среднего возраста, кроме рыбаков, работают на земле. Извержения? Да, извержения тут обычное дело. Но если случается такое, знаете, большое, сильное извержение, все старики и дети вместе с рыбаками уходят в море и там молятся, преклонив колени, в своих рыбачьих лодках, как в церкви.
Лулубэ:
– А вы, синьора, бывали там, наверху? На Стромболи?
– Я? Наверху? – Старуха визгливо захохотала. Отвислые груди так и заходили ходуном. Трясясь от смеха, она рассказала другим старухам в черных платьях и детям, едва прикрытым убогим тряпьем, о чем спросили ее приезжие. Все беззлобно засмеялись, словно услышали очень веселую шутку.
– Высота всего-то девятьсот метров, – пренебрежительно фыркнула Лулубэ. – Мы уже один раз поднимались туда, наверх. Несколько лет назад, – солгала, она к великому удивлению Ангелуса. И тут смех честной компании разом смолк. – Да, и собираемся снова туда подняться. У вас сдаются комнаты?
– Найдется комната, с двуспальной кроватью.
Ангелус поскреб подбородок под светлой бородкой, внимательно прислушиваясь – даже голову склонил набок – к прерывистому грохоту где-то в вышине, похожему на отдаленные орудийные раскаты.
– Ты хочешь заночевать здесь? – недоверчиво спросил он, переходя на швейцарский вариант немецкого языка. – У нас даже зубных щеток с собой нет и мыла.
– Все тут. – Создание похлопала ладошкой по своей сумке, это была не дамская сумочка, а нечто вроде заплечной торбы, в которой Лулубэ носила рисовальные принадлежности – кисти и краски.
– И пижамы?
– Если замерзнешь, я укрою тебя своими волосами.
– А завтра ты что, правда хочешь подняться на Стромболи?
– Для чего же, по-твоему, я надела брюки? Или ты…
– Что?
– Боишься, Херувим?
– Н-нет, – ответил он нерешительно.
– Va bene[17], – со смехом сказала хозяйка и покачала головой. – Вы знаете, что выйти вам придется в четыре утра? Чтобы к рассвету добраться до вершины. Позже будет жарковато… Ну да вы же знаете! Я скажу Бартолино, чтобы пошел с вами, это мой внучек. Но пойдет он, только пока не начнет светать. А потом – все, сразу назад.
Это было сказано неожиданно строгим тоном, а затем хозяйка вновь весело и услужливо посоветовала им на вершине держаться по эту сторону горного гребня, подальше от двух адских пастей.
«Le due bocche del Inferno» – именно так она их назвала, и Ангелусу показалось парадоксом то, что хозяйка «Рая», расположенного не выше двух метров над уровнем моря, втолковывает им что-то про ад, который находится где-то наверху.
Двуспальная кровать оказалась жестким деревянным и очень узким топчаном.
– Голые доски, но делить это ложе я буду с ангелом. – Лулубэ распустила тяжелый узел волос, и черный поток поглотил ее наготу, скрыв почти до колен, словно под длинной-предлинной мантильей. Создание притворила скрипучие деревянные ставни, чтобы отблески огненных сполохов над вершиной горы не тревожили ее и Ангелуса в тесной глухой темноте, и укрыла голую грудь мужа мантией своих черных волос, прижалась к нему, потерлась щекой о мягкую бородку, молча, с неистово бьющимся сердцем. Он и почувствовал это, и услышал. И еще он услышал далекий скрип других ставен и таинственный шорох морского прибоя, почувствовал и услышал гул вулкана, который уже не походил на отдаленную канонаду, а звучал, словно непрерывное бормотание, невнятный ропот неведомого гиганта.
– Ты слышишь голоса проклятых? – тихо спросил он.
– Да, это просто потрясающе и страшно возбуждает, – восторженно прошептала Лулубэ. Их объятие было коротким и страстным, и Ангелусу показалось, что жена пьяна, хотя вина она выпила совсем немного, и он удивился ее пылкости, какой давно, уже несколько лет, не наблюдалось.
Спустя некоторое время она прошептала:
– Ты знаешь, Херувим…
– Да?
– Ты знаешь, ведь после нашей свадьбы я ни разу не спала с мужчиной.
– Ого! А я, что ли, не мужчина?
– Нет, конечно. Ты Херувим. До того, как мы познакомились с тобой, я встречалась с Николаусом Арпом.
– Встречалась! Ты спала с ним.
– Тогда все думали, он станет великим скульптором.
– Да уж, думали.
– После нашей свадьбы я ни с кем не спала. Никогда, ни разу.
– А между прочим, совсем недавно ты собиралась от меня удрать.
– Удрать? От тебя?
– Нуда. С аптекарем Гижоном.
– Ты что, спятил?
– Ты сказала… Сейчас вспомню… «Однажды я сбегу от тебя с Диким Охотником». А Диким Охотником на Масленице был аптекарь Гижон. Он здорово танцевал соло. Неужели не помнишь?
Но вместо ответа Ангелус услышал лишь ровное дыхание. Она спала, прильнув к его сердцу. А он, Ангелус Туриан, долго еще лежал без сна. Он смотрел на слабые отблески далекого огня, проникавшие сквозь щели в ставнях, прислушивался к гулкому беспокойному ворчанию, сумбурным голосам и нечленораздельной речи, бормотанию, хрипу, мычанию и всхлипам. Уже засыпая, он мельком подумал, что там, в вышине, среди мерцающих огней и вспышек, происходит ссора, словно в приюте, который поместили почему-то на высокой башне маяка, ссорятся глухонемые.
[б]
– Это вам надо к Фаро Веккио, – сказала толстая старуха хриплым со сна голосом, – к старому маяку. Бартолино покажет дорогу за шестьсот лир, я внесу их в счет.
Они вышли из дому в начале пятого, после того как заспанная хозяйка подала им плотный завтрак, состоявший из кофе с молоком и козьего сыра, и собрала провиант: хлеб, колбасу, апельсин, фляжку с граппой – «пригодится». Как было условлено, их уже ждал один из ее внуков, судя по росту семилетний парнишка, одетый в некое подобие укороченной рясы капуцина. Но когда зеленый свет сигнального лодочного фонаря, которым размахивал паренек, упал на его смуглое личико, то оказалось, что он выглядит значительно старше, лет на двенадцать.
– Бартолино пятнадцать, – объяснила старуха, – мал, да удал.
Карлик был обут в крестьянские башмаки, в которых он двигался поразительно быстро, порой бесшумно подпрыгивая, и свет от его фонаря-светлячка то пропадал, то появлялся снова. По тропинке, проложенной в вулканическом шлаке, они шли вдоль моря, и пепел слегка шуршал под ногами.
Миновав развалины старого маяка, карлик, по-прежнему сохраняя молчание, взял влево и повел их наверх, подавая знаки фонариком. За ним, так же молча, следовала госпожа Туриан, шагая уверенно, как бывалая альпинистка. Арьергард составлял Ангелус. Когда они поднялись на высоту триста метров, он в первый раз посмотрел вниз.
На море сверкали бесчисленные огоньки, словно созвездия. И только хорошенько приглядевшись, можно было различить, что они движутся: ловцы полипов. А прямо над головой то появлялись, то исчезали звезды.
«Странно! – подумал он. – Все вещи пребывают в непрестанном движении, даже если мы думаем, будто они находятся в состоянии покоя. Вот и я, микрокосм, называемый А. Туриан, в данный момент совершающий ночной переход к вратам ада, художник, близкий к абстрактному искусству, из города, где сошлись три народа, вот и я тоже двигался уже за девять месяцев до своего рождения и по сей день нахожусь в движении, даже во сне, и это движение прекратится, лишь когда я умру».
Именно в этот миг его вдруг кольнуло подозрение: она тащит меня туда, на гору, чтобы померяться силой.
И не только эта земля и это небо умрут, угаснут постепенно, а в конце концов так же неожиданно, как мы сами, – умрет и небо со всеми его мирами, которые постепенно отойдут в небытие, словно старики в
