Тем не менее к исходу 26 января сопротивление немецких войск на позициях по рекам Дайме и Алле до Фридланда было сломлено на всем 3-м Белорусском фронте. 5-я армия, овладев Алленбургом, продолжала наступать в направлении на Кройцбург, 28-я армия вела бои южнее Фридланда. Войска левого крыла фронта, преследуя соединения 4-й армии противника, полностью овладели сооружениями Летценского укрепленного района и вышли на рубеж западнее Мазурских озер.
Ради усиления кёнигсбергской группировки Гитлер согласился сдать Мемель (Клайпеду). 27–28 января 28-й армейский корпус (58-я, 95-я пехотные дивизии) генерала Ганса Голлника, взорвав портовые сооружения, по косе Курише-Нерунг ушел на Земландский полуостров. Картину немецкого отступления наблюдали с берега войска генерала Белобородова:
«В ясную погоду с передовых наблюдательных пунктов эта коса, тянувшаяся от Гранца в море, просматривалась довольно хорошо. Нескончаемый поток войск заполнял ее. Шли пехота, артиллерия, автоколонны, обозы. Командующий нашей артиллерией генерал Щеглов, глядя на этот поток, только головой качал. Сюда бы тяжелую артиллерию! Но орудия 37-й артбригады поддерживали стрелковые части, атакующие Гранц, и для обстрела косы мы могли выделить лишь одну-две батареи. Они били по косе, черные султаны разрывов вздымались среди фашистских колонн, разбрасывая и рассеивая их. Но вскоре поток опять смыкался и продолжал двигаться к Гранцу. А с моря, прикрывая отступавших, ответно били по нашим батареям немецкие крейсера».
27-го, и 28-го, и 29-го, и 30 января Людников и Галицкий получали от штаба фронта одну и ту же задачу — к вечеру взять Кёнигсберг. Соответствующие директивы получали нижестоящие начальники:
«
Массированными пехотными атаками, в которых некоторые дивизии полегли практически целиком, армии Людникова и Галицкого шаг за шагом, преодолевая от 3 до 10 километров в день, подошли к внешнему оборонительному обводу города. В стрелковых ротах к этому времени осталось по 25–40 человек, артиллерия располагала запасом в 0,2 боекомплекта. В 1-м танковом корпусе числилось 32 исправных танка и САУ, которые были переданы 89-й танковой бригаде полковника А. И. Соммера; 117-я и 159-я бригады танков не имели. Почти не продвинулась за эти дни 5-я армия; 28-я, 2-я ударная и 31-я армии продолжали топтаться на рубеже реки Алле.
В Кёнигсберге в этот период царил хаос, связанный с дезорганизацией управления, беспорядочным притоком беженцев из северных районов Восточной Пруссии и разбитых частей 3-й танковой армии, фактическим отсутствием военного гарнизона, если не считать частей проходившей здесь переформирование 1-й пехотной дивизии. 27 января, в связи с угрозой прорыва русских танков, партийные власти объявили об эвакуации гражданского населения, и десятки тысяч людей ринулись из города по дороге на Пиллау, чтобы успеть сесть на суда, отправлявшиеся на запад: «На этой дороге скопилось невообразимое количество людей. Кто шел пешком, кто ехал на велосипеде или повозке, женщины везли детские коляски, тут же — колонны танковых частей, отводившихся на Земландский полуостров, — все это двигалось в три-четыре ряда в направлении Пиллау». Спешно упаковав чемоданы, покинули Кёнигсберг «секретарь обкома партии» Кох и другие «видные руководители».
28 января, обходя город с севера, корпуса 39-й армии вышли к линии Фухсберг — Кёнигсберг; 29-го они овладели железнодорожной станцией Метгетен западнее города, 31-го — достигли берега залива Фришесс-Хафф, отрезав гарнизон от немецких войск на Земландском полуострове. Почти одновременно 11-я гвардейская армия левым флангом пробилась к заливу южнее Кёнигсберга, перерезав автостраду, ведущую в Эльбинг, а центром захватила опорный пункт на внешнем обводе — форт № 9 «Дона».
Менее официозные источники, кроме «фанатичного сопротивления оголтелых фашистов», называют и другие причины «неторопливого» продвижения Красной Армии. Например, И. А. Фегельсон, ветеран 447-го артполка, начавший войну в Бресте:
«Я вам со своей «окопной точки зрения» могу сказать следующее. Мы этот проклятый Кёнигсберг могли бы уже, наверное, осенью сорок четвертого года взять или, по крайней мере, в начале сорок пятого.
Но войска все время «наступали на одни и те же грабли». Только на моей памяти наше наступление стопорилось три раза по следующей причине. Пехота нарывалась на очередной спиртзавод или винный склад, и тут начиналось… Один раз нас, артиллеристов, даже послали собирать пьяных пехотинцев, лежавших в лужах спирта на одном из таких заводиков».
Радист 13-го артполка 1-й Пролетарской стрелковой дивизии Л. М. Полонский описывает взятие 11-й гвардейской армией станции Вигбольд в семи километрах от южной окраины Кёнигсберга:
«Станцию отбили у немцев благодаря смелой атаке самоходчиков. Когда они захватили станцию, то там обнаружился огромный спиртзавод. И тут по всей округе война на пару дней «закончилась». И что там происходило, я по сей день иногда перед глазами вижу. Все войско кинулось пьянствовать. Люди тонули в вине. Многие сразу начали выяснять отношения и стрелять друг в друга. Вино и спирт заливали в ведра, каски, канистры, в бочки из-под бензина. Пьяные бойцы бродили по подвалам завода и, не найдя выхода или будучи не в состоянии дойти до него, валились на залитый вином пол подвала… Упавшие во хмелю на пол, захлебывались в «винных реках» и погибали. Но на это мало кто обращал внимание. Оргия продолжалась. Кругом сплошные крики, мат, стрельба, храп, стоны, пение, команды офицеров — всё смешалось! На передовой никого трезвого не осталось. Танки стояли не на исходных позициях для атаки, а вокруг завода. Танки без экипажей. Одним словом, наше наступление остановилось. На третий день после начала вакханалии на станцию прибыл командарм. Или это был член Военного совета 11-й гв. А. генерал-майор танковых войск, по фамилии Куликов (точно не вспомню). Посмотрел, что творится на спиртзаводе, и приказал открыть дамбы и затопить завод, стоявший в низине. Солдатам дали в распоряжение десять минут на то, чтобы они покинули завод. Но многие были мертвецки пьяны и не смогли подняться и идти. Их затопили вместе с заводом. И пока наши войска «выпивали», немцы смогли подтянуть резервы на данном участке и закрыть прорыв. Я сейчас не утрирую и не сгущаю краски…Что было, то было… Но я не считаю, что только эта история в Вигбольде предопределила частичный провал февральского плана наступления, подразумевавшего захват Кёнигсберга. Там еще много чего всякого-разного происходило… Просто не хочется сейчас об этом говорить».
Об этой грандиозной попойке среди местных жителей до сих пор ходят легенды.
Да и у 28-й армии, как свидетельствует М. Ф. Косинский, возникали аналогичные проблемы на пути к Прейсиш-Эйлау:
«С трудом, ежеминутно рискуя жизнью, мы выбрались из Шлодиттена и через час добрались до поселка. Что там творилось! Он, видимо, был захвачен нашими частями так внезапно, что население не успело его покинуть. Наличие в нем спиртового завода и населения, главным образом женщин, послужило причиной полнейшего падения дисциплины среди наших солдат.
Улицы были переполнены пьяными солдатами, устраивавшими форменную охоту на немок, забывшими чувство долга, потерявшими человеческий облик. Спиртовой завод пылал ярким пламенем.
Мы возвратились в Шлодитген. Там выяснилось, что немцы атаковали населенный пункт, в котором мы только что были. Выбили из него наших с большими потерями. Срочно пришлось снять части с других участков фронта, создать «кулак» и, опять-таки ценой немалых потерь, вновь захватить этот небольшой населенный пункт».
В городе Дейч-Эйлау развернулся госпиталь 2-й ударной армии, в котором служила санитаркой В. Е. Ходько:
«Палатки уже не разбивали, а решили размещать поступающих к нам в местном церковном здании, сами же расселились по немецким домам. Раненых к тому моменту становилось постепенно все меньше и меньше…
