заключения пакта».
Дружба с Гитлером себя уже окупила сторицей. Как писал У. Ширер: «Гитлер развязал войну с Польшей и выиграл ее, но куда в большем выигрыше оказался Сталин, войска которого вряд ли произвели хоть один выстрел. Советский Союз получил почти половину Польши и взялся за прибалтийские государства. Это как никогда ранее отдалило Германию от ее основных долговременных целей: от украинской пшеницы и румынской нефти, остро ей необходимых, чтобы выжить в условиях английской блокады. Даже польские нефтеносные промыслы Борислав, Дрогобыч, на которые претендовал Гитлер, Сталин выторговал у него, великодушно пообещав продавать немцам эквивалент годовой добычи нефти в этих районах».
Иосиф Виссарионович по-прежнему думал, что обманул Адольфа Алоизовича, и рассчитывал на еще большие дивиденды.
11 июля Шуленбург дал свой прогноз Берлину: «Большинство западных дипломатов считают, что все три прибалтийских государства будут преобразованы в организмы, полностью зависящие от Москвы, т. е. будут включены в состав Советского Союза… Это, без сомнения, также относится к Турции и Ирану».
«Очевидно, что в свете дальнейшей перспективы Бессарабия является в советских планах лишь отправной точкой для действий, промежуточной целью которых будут Дарданеллы с возможностью выхода к водам Средиземного моря… — сообщал в Лондон представитель польского эмиграционного правительства в Бухаресте Игнатий Клещинский. — Решения Сталина выглядят логично. Находясь в стороне от европейской войны, следует загрести как можно больше, малыми усилиями занять ключевые стратегические позиции и в любом случае выжидать. Остальное придет само собой в результате взаимного истощения сражающихся сторон, в результате революции, которая должна разразиться в Германии в случае поражения. Тогда организованное выступление свежих военных сил позволит взять свое. Стремление Советов к господству в Скандинавии и на Балканах — несомненно и очевидно».
Впрочем, кремлевские «борцы за мир» и не скрывали, что успокаиваться на достигнутом они не собираются. 1 августа, повествуя депутатам об успехах внешней политики Советского Союза, Молотов, что стало уже привычным, произвел очередной пристрелочный выстрел: «На прошлой сессии Верховного Совета мне приходилось докладывать о мирном договоре с Финляндией… Понятно, что если некоторые элементы финляндских правящих кругов не прекратят своих репрессивных действий против общественных кругов Финляндии, стремящихся укрепить добрососедские отношения с СССР, то отношения между СССР и Финляндией могут потерпеть ущерб».
18 сентября нарком обороны Тимошенко и начальник Генерального штаба Мерецков подписали документ № 103 203 — «Соображения по развертыванию вооруженных сил Красной Армии на случай войны с Финляндией».
Итак, планов имелось громадьё: вслед за Польшей, Прибалтикой, Бессарабией оккупировать Иран, Турцию, Финляндию, установить контроль над Черноморскими проливами — все дальше отодвигая советские границы.
Это был единственный способ «укрепления безопасности», который признавал товарищ Сталин.
А перспективы открывались захватывающие. 13 октября 1940 года генсек получил письмо от Риббентропа, в котором имперский министр заявлял: «…в полном соответствии с мнением Фюрера, что историческая задача Четырех держав (имеются в виду Германия, Италия, СССР и Япония) заключается в том, чтобы согласовать свои долгосрочные политические цели и, разграничив между собой сферы интересов в мировом масштабе, направить по правильному пути будущее своих народов».
Кремлевский горец готовился к новой сделке «на прочной основе разграничения долгосрочных взаимных интересов». Причем было похоже, что Гитлер увяз в схватке с окопавшимися на Острове британцами. После того как Лондон в очередной раз отклонил предложение пойти на мировую, фюрер объявил: «Германия намерена вести войну против Англии и ее империи до окончательного разгрома Британии. Эта борьба идет уже сейчас и закончится лишь тогда, когда враг будет уничтожен в военном отношении или когда будут устранены силы, ответственные за войну. Когда это случится — значения не имеет». Что ж, для Москвы это было очень кстати.
В ходе ноябрьского «дружественного визита» Молотова в Берлин Гитлер предложил Советскому Союзу присоединиться к Тройственному пакту, напомнив, что от сотрудничества «спиной к спине» обе стороны получили весомые выгоды, а вражда их будет выгодна только третьим странам: «Оба партнера по германо- русскому пакту хорошо поработали вместе. Это — наиболее прочная база для любого пакта. Вопрос теперь в том, могут ли они продолжать работать вместе и в будущем и может ли Советская Россия извлечь соответствующие выгоды из нового порядка вещей в Британской империи, т. е. не будет ли для России наиболее выгодным выход к морю через Персидский залив и Аравийское море и не могут ли быть в то же самое время реализованы и другие устремления России в этой части Азии, в которой Германия абсолютно не заинтересована». Затем Риббентроп ознакомил советского премьера с текстом соглашения, предусматривавшего раздел сфер влияния между четырьмя державами с целью «учредить» на благо всех народов «новый порядок» в Европе, Азии и Африке. Пункт четвертый конфиденциального протокола гласил, что основные интересы Москвы «лежат к югу от территории Советского Союза в направлении Индийского океана». Германия и Италия будут делить Европу и Африку, Япония — создавать свою «зону процветания» в Восточной Азии. Во время переговоров Гитлер настаивал на том, чтобы СССР «уважил» его экономические интересы в Румынии и Финляндии, поскольку в условиях войны с Англией финские и румынские поставки имеют для германской промышленности огромное значение: «Россия в условиях мира получит все, что, по ее мнению, ей причитается… Советский Союз должен понять, что в рамках какого-либо широкого сотрудничества двух стран выгода может быть достигнута в куда более широких пределах… Гораздо большие успехи могут быть достигнуты при условии, что Россия не будет сейчас искать выгоды на территориях, в которых Германия заинтересована на время продолжения войны».
В беседе с Гитлером 13 ноября Молотов откровенно заявил, что советское правительство «считает своим долгом окончательно урегулировать финский вопрос» в тех же рамках, что и в Бессарабии и в соседних странах. То есть «урегулирование» кремлевские мечтатели трактовали однозначно — оккупация, советизация и «добровольное» присоединение Финляндии к СССР. Как ни уговаривал фюрер советского премьера войти в положение ведущей войну и экономически заинтересованной в финских и шведских поставках Германии, как ни просил обождать хотя бы год или полгода до заключения мира, Молотов был непреклонен, выражая решительное непонимание: с какой стати Советский Союз «должен откладывать реализацию своих планов на шесть месяцев или на год»?
25 ноября 1940 года Молотов передал в Берлин условия, на которых Советский Союз был готов присоединиться к Тройственному пакту для участия в совместном германо-итало-японо-советском проекте по перекраиванию карты мира. В целом Кремль изъявил согласие подписать многообещающее соглашение Четырех держав, однако, непримиримо крохоборничая (ответ от 25 ноября), настаивал на уступке Советскому Союзу Финляндии (нам уже было обещано!), а также Балкан, в первую очередь Болгарии (она «географически расположена внутри зоны безопасности черноморских границ СССР») и Румынии (или хотя бы «недостающей» части Буковины), и Турции.
В тот же день нарком обороны Тимошенко направил командованию Ленинградского округа директиву о подготовке войны с «финской козявкой». Директива ставила задачи «разгромить вооруженные силы Финляндии, овладеть ее территорией» и выйти к Ботническому заливу. Хельсинки предполагалось «освободить» на 25-й день операции.
Сталин был уверен, что связанный борьбой с Британской империей фюрер не решится на войну на два фронта и, как уже было не раз, пойдет на уступки.
Однако Иосиф Виссарионович просчитался. Согласие Берлина на эти условия означало бы, что немцам предоставлялась лишь возможность продолжения затяжной борьбы против Англии на западе Европы или в Африке при постоянном усилении Советского Союза в тылу Германии. Своей позицией советское правительство продемонстрировало, что потребности увязнувшего в войне Рейха, ясно обозначенные Гитлером, Кремль не волнуют. Фюрер, любивший повторять: «Те, кто хотят напасть на меня сзади, должны остерегаться!» — начал поворачиваться к СССР лицом.
Лимит дружбы был, исчерпан, двум хищникам стало тесно в Европе. Сталин, доверчивая душа, до самого последнего момента не мог поверить в измену союзника. В Москве почти два месяца ожидали ответной реакции Берлина, но продолжения не последовало.
18 декабря 1940 года Гитлер подписал директиву № 21: «Германские вооруженные силы должны быть
