Как можно догадаться по названию острова, там жили одни двойники. Это были вторые экземпляры различных знаменитостей, созданные, вероятно, на тот случай, когда кому-нибудь из них одна жизнь покажется слишком короткой.
Двойников избирали жеребьевкой из числа выдающихся ученых, изобретателей, художников и путешественников. Я высмотрел среди них и двойника пана Кляксы, а также копии других известных деятелей.
Должен признаться, что был приятно удивлен, когда осматривая остров, возле одного дома я увидел человека, с которым мы были похожи, как два маковых зернышка. А удивился я потому, что был пока малоизвестным молодым цветоводом и не думал, что слава моя долетела в столь дальние края.
Мой двойник пригласил меня к себе в гости. Как вы уже догадались, мы говорили с ним на одном языке, и я без труда узнал, что имею дело с человеком, выращивающим те же цветы, что и я, и что самое значительное его достижение – ни много ни мало, Левкой путеводный! Кроме того, в силу исключительного стечения обстоятельств этот цветовод тоже звался Анемоном Левкойником. Тут уж я окончательно уверился, что встретил собственного двойника, что на этом острове было делом вполне естественным.
Сходство наше было просто потрясающим. Глядя на второго Левкойника, я был убежден, что разглядываю себя в зеркале: на носу у него была точно такая же бородавка, во рту – золотой зуб с правой стороны, и даже галстук у него на шее был копией моего – в мелкий горошек. Чтобы не путаться, мы договорились, что он станет зачесываться назад, а я – на пробор. Кроме того, я решил называть его Анемоном-Зеркальцем, чтобы показать, кто из нас тут двойник.
Мы сразу же полюбили друг друга как братья, и каждый без труда отгадывал даже самые сокровенные мысли другого.
Но между нами было и одно отличие – у Анемона-Зеркальца имелась сестра.
Я готов был поклясться, что на всем белом свете нет другой такой красавицы, и потому не верил, что она может быть чьим-нибудь двойником. Кожа ее была нежна, словно лепесток георгина, глаза ее отливали золотом, будто резеда, губы были цвета пиона, голову она держала гордо, как гортензия, и источала аромат роз. Звали ее Мультифлорой, то есть Многоцветкой. Лучшего имени для нее и не подберешь.
До той поры я обычно просыпался на рассвете и незаметно возвращался в дом своего деда.
Но в тот раз я задержался. Вероятно, близость Левкоя путеводного, выращенного Анемоном- Зеркальцем, уравновесило действие моего собственного левкоя. Возможно, понюхав двойник моего цветка, я бы погрузился в очередной сон-путешествие и вернулся домой, – но я этого не хотел. Я гнал всякую мысль о расставании с Мультифлорой.
Я влюбился в нее с первого же взгляда, и она ответила мне взаимностью. Самое удивительное в ее отношении ко мне заключалось в том, что она совершенно не замечала сходства между мной и моим двойником.
– Всю эту сказку о нашем острове, – не раз говорила она, – придумал пан Клякса. Он только и делает, что стоит на одной ноге и выдумывает всякие небылицы о несуществующих странах, о механических людях, о каком-то Алойзи Пузыре, за которым гоняется по всему свету, о двойниках. Все ласточки нам кажутся одинаковыми, но сами они знают, что это не так, и прекрасно различают друг друга… Вот так и вы – вбили себе в голову, что похожи друг на друга. А я не вижу между вами никакого сходства. В конце концов, тысячи людей имеют золотые зубы, бородавки на носу или галстуки в горошек.
Эти слова Мультифлоры меня очень радовали, ведь в отличие от моего двойника я совсем не чувствовал себя ее братом. Напротив, я был влюблен и хотел жениться на ней! Анемон-Зеркальце вскоре догадался о моих намерениях и однажды за обедом сказал:
– Сны могут сниться, а время не ждет. Не знаю, Мультифлора, по праву ли ты приписываешь кое-какие непонятные явления фантазии пана Кляксы, но раз уж ты не веришь в существование двойников, то почему бы тебе не выйти замуж за Анемона? Я же вижу, что вы влюблены друг в друга. Вряд ли ты найдешь себе лучшего мужа.
Вместо ответа Мультифлора бросилась мне на шею.
– Да! Да! – воскликнула она. – Я хочу быть твоей женой! Хочу вырваться из плена химер. Я знаю, ты сможешь дать мне настоящую жизнь, потому что любишь меня!
Вот какой была Мультифлора!»
Тут пан Левкойник прервал свой рассказ и с легкостью мячика поскакал в каюту. Вернувшись через минуту с лейкой, он принялся поливать свои цветы, расцветавшие в установленных вдоль бортов ящиках.
– Роза мультифлора требует особенного ухода. Это очень нежное растение, – вскоре пояснил он, а потом сел рядом со мной и продолжил свою повесть:
«Чем ближе подходил день нашей свадьбы, тем бледнее, даже призрачнее и незаметнее делался Анемон-Зеркальце. Хотя он по-прежнему неутомимо хлопотал по дому и саду, но продолжал убывать, как убывает после полнолуния месяц. Он уже был не просто моим двойником, а как-то мало-помалу сливался со мной, пока мы вовсе не перестали его замечать. Он прильнул ко мне как тень и с той поры являлся только в ее обличье.
А произошло это в самый день нашей с Мультифлорой свадьбы.
Супружество наше было чрезвычайно счастливым. Жили мы спокойно, вдали от городского шума, полностью отдавшись выращиванию растений. Своим дочерям-погодкам мы дали имена наших любимых цветов, окрестив их Розой, Георгиной, Гортензией, Пионией и Резедой. Но странное дело: дочери красавицы-матери, увы, родились дурнушками.
Дочки росли здоровыми, занимались у самых лучших учителей и одаривали нас горячей любовью.
Жили мы в благоденствии, потому что нам с Мультифлорой удалось получить скрещиванием множество невиданных пород цветов, обладавших волшебными запахами. Изобрели мы и стимулятор роста, то есть специальную питательную жидкость, благодаря которой развитие и цветение растений происходят гораздо раньше. Благодаря этому наша работа получила широкое признание на острове, и мы с трудом успевали выполнять бесчисленные заказы.
Девочки подрастали, делаясь настоящими помощницами, и моя любимая Мультифлора заявила, что мечтает выдать их за садовников, ибо общение с миром растений вырабатывает в людях только благородные качества. Подумав еще немного, она добавила:
