охотником до воинских забав, наверняка и сейчас скакал к болоту вместе с остальными зрителями. Крайние башни острога тоже охранялись, но огни были далеко, и вряд ли там было что-нибудь слышно, однако вот центральная башня... Нет, вроде всё обошлось!
Освободившись от наручников, беглянки бесшумно выбежали за ворота.
— Стойте! — неожиданно воскликнула Ладислава. — Слышите? Там — ручей. — Она кивнула в сторону оврага.
— Ну, ручей, и что?
— А то, что он завсегда впадает в реку. А у них, между прочим, собаки. И какие! Река — наше спасение.
— Какая ж ты умница, Ладислава!
— Будешь тут умницей... Давайте быстро к ручью!
Девушки спустились в овраг, не чувствуя, как голые ноги нещадно жалит крапива. Вот и ручей, приятный, холодный, правда, дно каменистое. А кусты вокруг? Какие они жесткие, колючие! Да, не очень-то было удобно — бежать по лесу голышом. Но девчонки бежали, их гнали вперед страх и одновременно радость. Страх — понятно, а почему радость? Потому что смогли! Удалось! Сумели! Теперь вот не сплоховать бы, прибавить шагу и, главное, не сбиться с пути — найти реку. Тяжело дыша, девчонки бежали по ночному лесу, словно нагие нимфы. В спину им светила выкатившаяся из-за тучи луна, а впереди, за деревьями, серебрилась широкая лента реки. Увидев ее, девушки почувствовали несказанную радость. Ну, вот еще чуть-чуть... Ну, вот... И пусть колючие ветки в лицо, и давно сбиты в кровь ноги, пусть! Зато вот она — свобода, вот оно — счастье. Казалось бы — много ли надо? Сделав последний рывок, девушки с разбега бросились в серебристые волны...
Хельги обозревал уже третью избу. Никого. Оставался еще амбар, но туда уже давно отправился Снорри. Чего же он там выжидает?
Осторожно проникнув в открытую дверь амбара, ярл замер — у самого входа, на старой соломе, лицом вниз лежал Снорри. На затылке его в свете луны чернела запекшаяся кровь.
Убит? Хельги бросился к другу. Нет, вроде, дышит.
— Эй, Снорри, Снорри! Ты жив?
— Вроде бы... — со стоном отвечал Снорри.
— Тогда держись. Будем выбираться отсюда.
Ярл взвалил приятеля на плечо и замер. За воротами явственно слышался приближающийся стук копыт.
— Что там? — поднял голову Снорри.
— Похоже, влипли, — усмехнулся ярл.
Глава 7
СТОЛКНОВЕНИЕ
Земля родная обратилась в прах.
Родные стены силы не прибавят.
Истерзанные — мы бредем впотьмах.
И города огонь нещадный плавит.
Истома Мозгляк почти загнал коня, догоняя воинов Дирмунда, во весь опор мчавшихся обратно в острог. И что им там вдруг так резко понадобилось? Пытаясь привести в порядок разрозненные мысли, Истома едва не упал с лошади, вовремя схватился за луку седла, оглянулся... Нет, вроде бы никто больше за ним не скакал — ни сам князь, ни Лейв Копытная Лужа, ни Ильман Карась. Ильман Карась...
Вот тоже темная лошадка! С чего бы это он примчался в острог? Никто ведь не звал. Или звали? Уж больно хитрым взглядом обменялся он с князем, словно бы связывало их что-то, какая-то тайна, какое-то скрытое от него, Истомы, дело. Но зачем скрывать от своих? Мозгляк хмыкнул и скривился — вряд ли князь Дирмунд хоть кого-то считал своим. А Ильман Карась хитер — ишь, как быстро стакнулся с князем, словно всегда его знал.
Истома на миг ощутил что-то вроде ревности. Ибо только он да убитый Альв Кошачий Глаз знали всю темную подноготную князя. Знали, что тот верит в каких-то темных богов, жаждущих крови, и когда Дирмунду удастся расправиться с истинным правителем Киева Хаскульдом или, на худой конец, каким-то образом подчинить его себе, вот тогда наступят для киевлян страшные времена... и не только для киевлян. И героями этих страшных времен будут Дирмунд-князь и его верные слуги, первый из которых — он, Истома Мозгляк. Ну, конечно, Копытная Лужа и, видимо, Ильман Карась, с недавних пор неизвестно как втершийся в доверие к князю. А может быть, и не втерся? Может, его приезд — случайность? Может быть... Только Истома не очень верил в случайности. Выспросить бы осторожно у Лейва, тот наверняка что-то слышал, да только носит его сейчас по болотам, поди найди. Ничего, вернется, так и расспросить можно будет осторожненько. Туповат Лейв, но вместе с тем и хитер, хоть хитрость его скорей звериная, нежели человечья.
Копыта коня застучали по узкому мостику. Отвлекшись от своих мыслей, Истома пригнул голову, въезжая в ворота.
Нет, не зря он беспокоился. Не просто так прискакал в острог Ильман Карась, давно уже, в обход Истомы, приваживал его Дирмунд, даже сильней, чем Лейва, потому что понял — Карась похитрей да поумней будет. Такие помощники — на вес золота. Истома Мозгляк тоже не глуп, но ведь главный принцип жизни какой? Разделяй и властвуй! А приехал Карась потому, что почуял нюхом своим звериным неладное. Пошатался по торгу, по пристани, по местам злачным, бесед ни с кем долгих не вел, больше слушал, собирал слухи. Где кто чего сказал — пусть даже и врут, да дыма без огня не бывает.
И очень не понравилось Карасю услышанное. Узнал — ищет кто-то похищенных девок, и ищет настойчиво. Харинтий Гусь, людокрад известный, видал в лесах у места своего тайного чьи-то следы. Кто-то расспрашивал на пристани про ромейских купцов, что не брезгуют крадеными людишками, кто-то словно бы знал или догадывался о том, чем занят Ильман Карась. И этот «кто-то» явно был из своих. Может, из слуг Мечислава-людина, хозяина корчмы на Щековице, через которого Ильман немало темных дел провернул? Может, кто из нанятых, а может быть, даже и Ярил Зевота, парень, на первый взгляд вроде бы верный. Впрочем, все они верные до поры до времени.
Дирмунд-князь, надо отдать ему должное, выслушал Ильмана внимательно, с опасениями его смутными согласился. А согласившись, решил тут же и проверить — почти всех воинов с острога убрал, якобы на забаву воинскую, а на самом-то деле недалеко они хоронились, в балке. В остроге только малая стража осталась да девки, в амбаре на засов запертые. Так рассудил князь: уж если кто по их души приедет, обязательно в острог заглянет, малой стражи не побоится. Ну, пока заглянет, пока девок отыщет да раскует — дело долгое, а тут и воины появятся с приказом твердым — хватать всех чужих, кого углядят в остроге и рядом.
Вот, выждав немножко, и прискакали воины, а с ними — Истома Мозгляк. Давно уже смотрел он алчными глазами на девицу златовласую, Ладиславу, ту, которую так и не испробовал там, в Хазарии, из-за алчности своей глупой — за девственницу-то не в пример больше серебра выручить можно! А ведь хотел, хотел, чего перед собой душой кривить? И вот теперь ругал себя Истома за глупость последними словами. Можно ведь было и в последние дни, когда златовласая красавица сидела в амбаре, тайно сделать свое дело. Правда, для этого рискнуть надо было, а просто так рисковать Мозгляк не любил. С одной стороны,
