Подбежав, Ярил включился в веселый артельный труд. Во время короткого перерыва подсел ближе к кормщику, улыбнулся хитро:
— Дядько Ятибор, хорошо б, Велимир нам посейчас заплатил. Может, чего в Ладоге прикупили б.
— А чего тебе тут прикупать-то?
— Да гостинцев любе.
— Гостинцев ему… Не один ты хочешь, многие уж спрашивали. Ладно, поговорю с Волимиром, может, и заплатит часть…
В следующий перерыв Ярил уселся рядом с артельными. Слово за слово — разговорились. Вызнал все — и об оплате (не очень), и об условиях (так себе). Пригорюнился. Выходит, у купца-то побольше заработок будет! Так ведь нельзя пока обратно в Киев. Нельзя… Но и тут заработки не ахти.
— А ты, коли дело лодейное знаешь, к порогам подайся, — надоумил один из артельных. — Вверх по Волхову, недалече. Там все лодейки стоят, руки знающей требуют — где подсмолить, где досточки перебрать, где чего… И платят — не в пример к нашему.
Ярил задумался. Вроде бы — неплохое дело. На пороги и свалить! Вот только оплаты от Велимира дождаться. Зря, что ли, во время пути за двоих робил?
Так, в задумчивости, и уснул Ярил, накрывшись старой кошмою. Снилась ему Любима, танцующая у костра с распущенными волосами, славный Киев-град, Подол и почему-то бровастый мздоимец тиун. Может, и с него чего слупить удастся?
Сняв сапоги, Хельги вытянул ноги. Тяжелый денек был, утомительный. И караван нужно было встретить, и переговорить с купцами — те в Киев плыть хотели — и потом беседовал со строителями и старцами градскими — людьми знатными с веча. Новую стену замыслили строить, эта-то низковата вышла — и чем думали, когда строили?
— Думали, батюшка, как бы скорей до зимы управиться, — признался зодчий — давно уже ославянившийся ромей Акинфий. С белым, в отличие от обычно смуглых ромеев, лицом, мускулистый, подтянутый, он больше напоминал воина, нежели зодчего. Однако строитель был знатный. Вот только со стенами опростоволосился.
— Вообще же, князь, лучше строить из камня, — оглядывая городские холмы, советовал он. — Знатный здесь камень, крепкий, надежный, увесистый. Каменная крепость, она не то что из дерева.
Хельги кивал, соглашаясь, и подсчитывал расходы в уме: подвоз камня, строительство, растворы, умельцы каменщики… дорого выходило. Из дерева-то крепостица куда как дешевле. Так и не договорились ведь. Вместе со старцами решили еще раз все тщательно обсчитать, а уж потом думать.
— Устал, аки пес, — пожаловался ярл Сельме. Та, в длинном синем сарафане, заколотом золотыми фибулами, с волосами, уложенными на макушке в затейливый узор, улыбнулась, присела на скамью рядом. Сквозь небольшое оконце хмурилась уже светлая северная ночь, надоедливо зудел комар — Хельги прихлопнул его на шее, прикрыл ставней оконце. Обернулся к супруге, обнял, чувствуя под сарафаном молодое горячее тело, прошептал:
— По нраву ли подарок? Сельма кивнула.
— Что надела?
— Надену, — шепнув, супруга исчезла за дверью. Ярл улыбнулся, довольный домашним уютом — смертью для настоящего викинга, чей дом — корабль-драккар, а ложе — холодные волны. Впрочем, Хельги давно уже поступал так, как хотел, лишь для вида учитывая обычаи, от которых нельзя было совсем отмахнуться — не поняли бы его люди. Приходилось сдерживаться….
— Ярл, — тихонько позвала вернувшаяся супруга… Сердоликовое ожерелье тускло поблескивало в желтом свете свечи. Кроме ожерелья, на Сельме ничего не было.
— Иди же сюда, о мой ярл, — опускаясь на ложе, женщина протянула руки.
— Иду, — шепотом ответил Хельги, на ходу стягивая тунику.
В эту же ночь входил с Варяжского моря в широкую Неву-реку черный, украшенный на мачте посеребренным навершьем кнорр, принадлежащий скирингссальскому купцу Ульфу Бондарсену. Корабль шел не в одиночестве — купец не любил рисковать и отправился в Альдегьюборг вместе с другими. Пусть даже и конкуренты — что с того? Хватает в прибрежных шхерах и данов, и фризов, и прочего разбойного люда, что явно не прочь ограбить более слабого. Ну а несколько кнорров плюс драккары — сила. Попробуй — тронь. Вот и не пробовали — себе дороже будет. Спокойно переваливались на волнах суда — шесть кнорров и три драккара — корабль Ульфа Бондарсена в числе прочих. На задней надстройке, накрывшись от волн и ветра рогожей, спал целый день странный молодой парень с бритой наголо головой. Днем спал, ночью бодрствовал. Действительно, странный. Нашлись было охотники задирать его, как проснется вечером, да не на того напали. В ответ на явное оскорбление парень с неожиданной прытью схватил весло и проломил череп обидчику, после чего замахнулся и на других, едва успокоили. Странного пассажира после этого случая предпочитали не трогать и вообще стали считать берсерком. Даже страдавший излишним любопытством купец Ульф перестал расспрашивать парня о цели пути. Ну, плывет себе и плывет в Альдегьюборг, видно — изгой, поди, убил какого-нибудь родича, да ему-то, Ульфу, какая разница? Серебром за путь заплатил, хоть и одет бедно, а уж где он то серебро взял — Ульфа никак не касается. Цыкнул купец на команду, да те и сами не трогали больше парня, во-первых — побаивались после того случая с мачтой, во-вторых, привыкли к его постоянной дневной спячке, ну и, в-третьих, он больше не казался им таким уж непонятным, ясно всем стало — раз берсерк, значит, преступник, натворил чего, вот и скрывается, где подальше, Альдегьюборг для этого — самое подходящее место. Вот и сейчас, когда заметно стемнело — хоть и светло было, как всегда поздней весной в этих широтах, — парень-берсерк проснулся. Потянулся, зыркнул по сторонам черными вспыхнувшими глазами. Подошел к купцу:
— Скоро ли Альдегьюборг?
— Скоро, — купец указал куда-то вперед, — там, за излучинами — Нево, озеро-море. Дальше по нему пойдем, затем и Волхов, река широченная, у вас, в Халогаланде, таких нет.
— Сколько дней еще? — нетерпеливо спросил парень.
— Как ветер, — уклончиво отозвался купец. Берсерк — звали его Варг — усмехнулся. Всю ночь он простоял на корме, смотрел на волны и сливающееся с ними светло-серое небо. Крича, кружились чайки, ныряли вниз за добычей, с низкого берега ветер приносил затхлый запах болот. Едва забрезжило солнце, Варг завалился спать, укрывшись рогожей. И кого он, интересно, убил? И от кого бежит? Ульф покачал головой — не его дело.
В Альдегьюборг пришли к полудню, висевшее над рекой солнце слепило глаза. Если бы не взятый на Вороньем мысу лоцман, сложно было бы видеть фарватер, да и так нелегко. Осторожно маневрируя, тяжелые кнорры, груженные медью и фризской тканью, подходили к причалам. Собравшаяся на берегу толпа выкрикивала приветствия, кое-кто даже кидал вверх шапки — у многих купцов здесь жили знакомые и друзья. Ульф тоже замахал руками, увидев на берегу, у причала, Торольва Ногату, старого приятеля и компаньона. Торольв — толстопузый, осанистый, важный — стоял на берегу, кутаясь, несмотря на жару, в длинный ярко-зеленый плащ, богато расшитый золотыми листьями. Чтоб все видели — не голь-шмоль какая-нибудь, а человек уважаемый, богатый. Кнорр тяжело ткнулся бортом в причал, свистя, полетели на берег канаты. Проснувшийся берсерк, выпучив глаза, таращился на берег, словно видел такое впервые. Ульф, взглянув на него, усмехнулся. Вполне может быть, что и впервые, — кто знает, из какой глуши выбрался этот странный парень.
Вокруг стоял шум, люди толкались, кричали, ругались, выискивая знакомых и стараясь первыми справиться о привезенных товарах.
Истома Мозгляк сунулся было в толпу, но, подумав, тут же поднялся обратно к амбарам, ну его к лешему, отдавят еще ноги. Лучше уж помаячить тут, на виду, тем более что хозяин предупреждал: тот, кому нужно, сам подойдет к Истоме. Что ж, сам так сам, тем лучше. Мозгляк цепко шарил глазами в толпе гостей. Вот прошли трое, веселые, явно в корчму, вот еще несколько человек — туда же, вот известный ладожский богатей Торольв Ногата с приятелем-варягом. Что-то обсуждают, клянутся в честности, а сами так и норовят обхитрить друг друга. Вот несколько вооруженных мечами и копьями воинов, целый отряд — видно, прибыли наняться на службу. Какие-то растерянно озирающиеся женщины — обещал кто-то встретить, да
