князь неподвластен. А может, не Дирмунду мстить решил — волхвам. Уж больно много их в Киеве последнее время, куда больше, чем всегда. Мало им капищ, так ходят по пристаням-торжищам, все чего-то вынюхивают, народ смущают.
Безуспешно попытавшись пробиться к ладьям, Ярил Зевота едва не сбил с ног молодого носатого парня, длинного и нескладного, с посохом волхва и ожерельем из птичьих костей на груди. Волхв… Волхв?
Волхв!
— Эй, кудесник! — Ярил схватил волхва за рукав. — Чудеса творить можешь ли?
Волхв обернулся:
— Смотря как заплатишь.
— Резану дам, не обижу!
— Резану? А что делать-то?
— Да глаза стражникам отвести — всего и делов.
— Глаза? Чара нужна… Нет у меня посейчас при себе чары…
— Ну, как знаешь… Я к другим пойду, к кобникам. Повыкобениваются у стражей, попляшут, я тем временем и проскочу. Да, пойду к кобникам.
— Постой! — Воровато оглянувшись, носатый понизил голос. — Посейчас не могу, спешу очень, а вот вечером… Да ты слушай! Подожди, не ходи к кобникам, они тебя обманут, да и не сотворят ничего, а чара — дело верное.
— Ладно. Встретимся у ворот, на Подоле.
Ярил проводил молодого волхва взглядом и вдруг похолодел, увидев, что его окружили колпачники — люди корчемщика Мечислава.
— Ты ли, Яриле? — сладенько улыбаясь, поинтересовался один из них, чернобородый, смуглый, с широким носом. — А пойдем-ка в корчму, отметим встречу!
Ярил было дернулся — его тут же схватили за руки и сунули под ребро нож.
— Однако идем, парень!
Встав из-за стола, Хельги поблагодарил Хаскульда за прием, за мед-пиво. Пир и в самом деле был знатен — жаренный на вертеле кабан, утки, осетр в ромейском вине, сладкие палочки из настоя лопуха, перепела, запеченные с пахучими травами, рыба — соленая, вяленая, вареная, — заварные хлеба с хрустящей корочкой, стоялые меды — липовые, клеверные, малиновые, — хмельной олус, бражица ягодная, да чего только не было! Хельги, правда, ел мало, в основном разговаривал, зато Хаснульф… Дорвался до еды воевода, будто триста лет не кормили. Ел — только кости на зубах хрустели, да летел вокруг жир. Хватал маслеными руками золотые кубки, вливал в себя мед-брагу, снова жевал и снова пил, покуда в бессилии не откинулся к стенке.
— Уфф! — еле вымолвил. — Знатная у тебя еда, Хаскульд-конунг.
Посмотрев на него, киевский князь усмехнулся:
— Во здравие дорогим гостям!
Хельги обмахнулся рукой — в горнице, несмотря на открытую дверь, было жарко. По обе стороны от двери стояла пара гридей: с этой стороны — киевские, в сенях — гости.
— Жарковато! — поблагодарив хозяина, улыбнулся ярл. — Пойду на крыльцо, подышу…
— И я туда ж посейчас выйду, — пообещал Хаскульд. — Посижу вот еще немного…
Хельги-ярл вышел — расслабленный, улыбающийся… Оказавшись в сенях, обернулся к гридям — куда и расслабленность-то вся девалась, и улыбка. Оглянувшись, нагнулся к дружинникам, шепнул строго:
— Слушайте, Дивьян, Лашк… Сейчас вас сменят, поедете по моему приказу на пристань… да чуть не доедете. Встанете у торжища, там народу много, особо приглядываться никто не будет. В переметных сумах — одежка простая, на тебя, Дивьян, как раз налезет. Скинешь кольчужку… Лашк с конями останется, а ты побежишь на Копырев конец, спросишь постоялый двор дедки Зверина…
Услыхав приближающиеся шаги, ярл поспешно вышел на крыльцо.
Лишь ближе к вечеру Хельги и обожравшийся Хаснульф в сопровождении воинов не спеша поехали к пристани. Спустились от Детинца к Подолу, закрывая от шума уши, проехали Жестянницкой улицей, свернули на Кузнецкую, потом — на Оружную, вон и торжище показалось — тоже шума хватало.
— Погоди-ка, — обернулся ярл к Хаснульфу. — А не пройтись ли нам по торжищу? Все одно до ночи долгонько еще.
Спешившись и бросив поводья гридям, Хельги быстро направился к торговым рядам, так что дружинники едва поспевали за ним. Чуть отойдя, ярл обернулся к воинам:
— Пройдитесь по краю площади, поищите наших.
— Так вон же они, княже! — вытянул руку один из гридей. — Точно, наши! Отроки, Лашк с Дивьяном.
Хельги и сам уже заметил молодых воинов, улыбнулся.
— Ну? — спросил, едва те спешились, подбежали.
— Зверина двор отыскали, — коротко доложил Дивьян. — Только нет там Порубора — хозяин говорит, в дальние леса с купцами подался, на охоты повел.
— А Любима, дева?
— Любима-дева сказывала — Ярил на пристанях живет… жил до нашего прихода, с утра на дворе появился, а сейчас где — не знает. Как придет, передаст, что спрашивали.
— Н-да, — ярл неопределенно хмыкнул. Какой-то мужик — низенького роста, чернявый, с окладистой бородой и густой, стриженной под горшок шевелюрой, подойдя ближе, вдруг низко поклонился:
— Здрав будь, не знаю, кто ты, купец али боярин.
— Считай — боярин, — усмехнулся Хельги. — Чего надобно, человече?
— От Копырева конца за отроком твоим иду, — хитро улыбнулся мужик. Дивьян конфузливо отвернулся.
— И что? — покачав головою — ох, Дивьяне, Дивьяне! — насмешливо спросил ярл.
— Отрок твой про Порубора-проводника выспрашивал, так нет его, ушел с купцами. Коли надо куда — скажи только. Проведу, не сомневайся, не хуже Порубора.
— А ты кто ж таков будешь?
— Проводник не из последних, — мужик горделиво выпятил грудь. — В Киеве меня всякий знает. Ерофей Конь кличут.
— Да не нужен мне проводник, — безразлично бросил Хельги.
— А чего ж тогда спрашивал? — удивился Ерофей Конь. — И Ярила еще, Зевоту?
— Ярила? — Ярл скосил глаза. — А он ведь тут где-то должен быть, так?
— Так, да не так, боярин! — прищурился Ерофей. — Хочешь, про Ярила поведаю?
Ярл обернулся:
— Выдать ему куну!
— Куну? — обрадованно переспросил Конь. — Вот дело! Так слушай же, — он понизил голос. — Ярила Зевоту только что при мне схватила теребень Мечислава-людина. Куда потащили, не знаю, но думаю, что в корчму. Куда ж еще-то?
Хельги задумчиво посмотрел вдаль, туда, где отливала густой синевой широкая лента Днепра. Дружинники удивленно переглядывались. Надо же — князь, а запросто разговаривает с каким-то посконным мужичагой, по виду — смердом смердейшим. Удивительно то, необычно, совсем на других князей не похоже. Князь — так гордиться должен, от посконных рыл нос воротить горделиво! А Олег что вытворяет? Самолично глаголет, не брезгует. Странный князь, странный…
Оглянувшись на дружину, ярл усмехнулся, словно подслушал их мысли. Да если б он был обычным викингом, да действовал бы с оглядкой на обычаи, да на веленье богов, разве ж добился бы всего в столь краткие сроки? Вот и сейчас — не стал бы по торжищу рыскать, не послал бы Дивьяна к Зверину. Именно Дивьяна, лесного жителя, это он там, у себя в лесах, был ловким, а тут, в большом шумном городе, терялся, дрожал, словно лист на ветру, хоть и не показывал вида. На то и рассчитывал ярл — если и не отыщет Дивьян никого, так внимание обязательно привлечет нездешностью своей, необычностью. Слишком уж