Иваныч. Во-первых, темно было, во-вторых — пьян, в-третьих… В-третьих… Попутчица-то — Олег Иваныч, как луна выглянула, специально всмотрелся — оказалась весьма приятной особой… впрочем, он еще днем это разглядел.
— Где пан научился так хорошо владеть саблей?
— То не сабля — шпага… эспада.
— Спада? Странное оружие. Пан московит?
— Новгородец.
— Прекрасно. Я слышала, Новгород — чудесный, богатый город. — Коляска замедлила ход и через некоторое время вообще остановилась. — Вот мы и приехали. Я чувствую себя обязанной и приглашаю пана к себе! Вы мне расскажете о вашем искусстве, а я… я угощу вас вином. Пан пьет рейнское? Или, может быть, бордо?
— Пан пьет все, — усмехнулся Олег Иваныч. — Особенно — из рук такой прелестной пани!
Он вышел из возка — ого, они уже заехали во двор, а он и не заметил — галантно подал руку даме.
— Как вас величать, пан?
— Олег.
— Меня можете называть Гурджиной. Прошу, не стойте же…
Кучер с поклоном отворил резные двери, и Олег Иваныч с новой знакомой поднялись в небольшую залу, убранную темно-красным бархатом. У растопленного камина стояли два глубоких кресла и турецкая оттоманка, обитая желтоватым шелком. На небольшом изящном столике появились два высоких венецианских бокала с золотыми палочками и серебряный кувшин с вином. Седой слуга бесшумно поставил на столик зажженные свечи, наполнил бокалы и удалился. Взяв золотую палочку двумя пальцами, пани Гурджина осторожно нагрела ее над дрожащим пламенем свечи и опустила в бокал. То же самое, подивясь, проделал и Олег Иваныч, уже слыхавший как-то о подобной моде от того же Гришани.
— Я хочу выпить за вашу быстроту и ловкость, ясновельможный пан Олег. И… и за нашу встречу…
Потом они пили еще, и Олег Иваныч чувствовал сквозь платье горячее бедро молодой пани. Догорев, погасла на столе свечка, лишь красные угли потрескивали в камине. Как будто сама собою рука Олега оказалась на плече девушки. Та не сопротивлялась… Развязалась шнуровка лифа, платье, шурша, упало на пол, и взору Олега предстал восхитительный стан молодой польки.
— О, мой пан… — пылко прошептала та, заключая его в объятия.
Лишь утром вернулся Олег Иваныч на постоялый двор Грунского. Гришани почему-то там не было. Не объявился он и к обеду. Олег Иваныч уже, грешным делом, подумал — а ну как тот насовсем в Литве останется? А что, встретил какую-нибудь девку, дальше — дело молодое… А уж занятие грамотею в Литве да Польше всяко найдется. И главное, никаких проблем со Ставром-отравителем, из-за которых Гришаня, в общем-то, и поехал с посольством. Правда, вот есть еще Ульянка…
Пропажа отрока сильно обеспокоила вдруг и самих послов: Селивантова Панфила с Кириллом Макарьевым. Ладно, ежели отрок сам остаться решил — черт с ним, человек свободный — где хочет, там и живет. А вот ежели вдруг — не сам? Ежели его московиты выкрали? Выкрали — да на дыбу! А скажи-ка, Гришаня-отрок, за каким таких хреном новгородцы в Литву ездили? Да без утайки поведай, иначе — вот тебе кнут, вот тебе крючья за ребра, вот тебе огонь меж пальцев! Тут и расколется Гришаня. Все, что знает, поведает, да и то, чего не знает, — тоже. Лишь бы сразу убили, не мучили. А как вызнают про все — проблемы у посольских появятся. И так вон чуть не перебили, в дубраве под Полоцком…
Посидели послы, подумали, с Олег Иванычем посоветовались и решили побыстрей сматываться — а что тут, на Литве, делать-то? Король Казимир обещаний особых не дал, подписать — не подписал ничего… Плохо это для Новгорода, Господина Великого, но еще хуже будет, ежели Иван, князь московский, про то проведает…
Посему — в путь, да немедля! Покуда сборы — отрока пропавшего поискать можно, ну это уж прямая Олега Иваныча забота…
Тот и озаботился, конечно… Перво-наперво — в харчевню пошел, «У русалки». Посидел, пива выпил, хозяина подозвал. Нет, ничего про Гришаню тот не сказал, не заметил. Служки его — людишки корчемные — также ни черта не видели. Да не до отрока и было, честно сказать, — вон какая драка намечалась!
Олег Иваныч утер рукавом бородку, задумался. Хорошо б, конечно, допросить и других возможных свидетелей — ну, хоть, к примеру, того же Ольшанского или, лучше, Гвизольфи, тот вроде потрезвей всех был.
Только подумал так — они и пожаловали! Пан шляхтич в компании разорившегося таманского князя. Если и есть в Троках загоновая — нищая да пьяная — шляхта, то — вот она, в лице типичных представителей. А Гвизольфи, так еще и еретик к тому же.
Пан Кшиштоф Ольшанский шляпу снял, на стол положил учтиво.
— Не, не заметили, пан Олег, куда твой отрок делся. Может, в бардак подался, к девкам?
— Не, не было его у девок-то… — покачал головою Гвизольфи.
— Ну, так это, может, ты его там не видал. Кстати, видел, как на тебя вчера пялилась Гурджина Злевска, пан Олег, — шляхтич с улыбкой погрозил пальцем. — Будь с нею поосторожней, пан…
— А что такое?
— Да так… — Ольшанский понизил голос. — Говорят, пани Гурджина — любовница самого короля Казимира!
Олег Иваныч только присвистнул. Ну и что, что любовница? Отбивать-то ее он у короля совсем не намерен! Однако занятное вышло приключение.
По несколько помятому виду новых знакомцев и по той поспешности, с которой они приникли к вину, Олег Иваныч понял, что спрашивать их об отроке — дело зряшное. Да Бог с ним, может, что-нибудь другое подозрительное вспомнят…
— Подозрительное? — Кшиштоф пожал плечами. — Да нет, ничего вроде… Стой, пан! Кобзарь! Вот кто подозрителен — зборовку играть не умеет! С другой ноты начал, да и вообще — не в той тональности… Это что за кобзарь такой, что зборовки не знает?
— Да, кобзарь очень подозрителен, — затряс черной шевелюрой Гвизольфи. — И не только тем, что не знает известных канцоне… — таманский итальянец потянулся к кувшину — промочить горло.
— Я видел много слепцов, досточтимый синьор Олег, — выпив, продолжал он. — Я тебе скажу, этот кобзарь — очень странный слепец. Было похоже, что он словно бы нас рассматривал… Да и вообще — вышел из корчмы впереди мальчишки-поводыря!
Олег Иваныч задумался. А ведь точно! И ему самому ведь показалось тогда, будто кобзарь смотрит на него из-под низко надвинутой на самые глаза шляпы.
Но где его искать-то теперь — этого чертова кобзаря?
— А чего его искать? — усмехнулся шляхтич. — Кобзари эти, скоморохи, дудари всякие, завсегда на Ярохином дворе сшивались. Пойдем, пан Олег, вместе сходим, хлопца твоего поищем!
Вместе? Кто б отказывался…
— Кстати, пане Ольшанский, — вспомнив, на ходу поинтересовался Олег Иваныч, — ты Федора-то вчера встретил?
— А ты думаешь, ясновельможный, с чего у меня башка с утра трещит? Встретил, конечно.
Вскочив на коней, польский шляхтич Ольшанский, итальянский еретик Гвизольфи и старший дознаватель Олег Иваныч Завойский помчались на поиски Гришани. С ними — и посол Панфил Селивантов, не мог оставить в беде приятеля. Впереди, на пегом коне с украшенной гусиными перьями сбруе, скакал, указывая дорогу, пан Кшиштоф. За ним, не отставая, несся Олег Иваныч, на особо крутых поворотах чиркая шпагой о дома обывателей. Процессию замыкал синьор Гвизольфи с прихваченным из корчмы кувшином. В коротком черном кафтане, в такого же цвета берете с черным пером, с развевающимся за плечами плащом, тоже черным. Ну как есть еретик, даже по внешнему виду! Впрочем, почтенный синьор Гвизольфи не очень-то и скрывал свои взгляды, надеясь на принятую в Великом княжестве Литовском терпимость, острую саблю, друзей да покровительство сюзерена — князя Михаила Олельковича, с коим теперь и собирался отъехать в Новгород, а потому был весьма рад знакомству с «синьором Олегом Иванытчем» — влиятельным новгородским господином. Никого из католического и православного мира не боялся синьор Гвизольфи, а уважал немногих: знаменитого, давно умершего к тому времени поэта Данте Алигьери, киевского митрополита Григория и познанского каноника Михаилу Коперника, что во время тевтонской
