Тебя легко посылают на холод, ожидая что ты найдешься, выберешься. — Я могу выбраться так, что вам не поздоровится. —Что ж, мы стерпим.
21.11.1984
Пойми, что ты никому не нужен и никому ничто не нужно. Задыхающийся влюбленный, который поедет через весь город в надежде издалека увидеть волшебный образ? Жизнь так скоротечна, через 30 лет по этим улицам будет ехать другой. И есть более волшебный образ: череп, скелет.
«На чем ехать». Подайте нам экипаж. Его нет. Мы мечемся в тревоге, тоске. Радуемся, когда подают. «Бог подал». Когда не подают, скачем на хворостинке. Некоторых утешает, никуда не едучи, обманывать других будто едут, будто им, их «везет». Если ты вцепился в ничто, в пустоту, ты захочешь хоть ее держаться. Оригинал.
«Но ведь надо на что?то надеяться». Надейся что Правда не оставит, как не оставила сейчас. Надейся что она окажется прочнее соблазнов. Да и почему бы ей не оказаться. Не обманет дыхание отрешенности, которому нет имени и для которого все в мире одинаково родственно. Не верь что есть что?то удостоверенное, патентованное. «Нет отшельника вне нас». Нет отрешенности кроме той, которую мы знаем. Почему же ты ее боялся, бежал к «институтам» веры, знания? Пойми, что нет общепринятого. И нет двух путей, а есть недостаток усилия.
12.4.1985 (Страстн
Не обязательно цепляться за сейчасный предмет твоей мысли. Вообще надо меньше думать. Есть кошмарное навязчивое желание связи впечатлений, мыслей. У Аристотеля поступки, мысли связаны между собой не тематически, как связь его прагматий не тематическая (почти), а заветом полноты.
19.4.1985
Земля. К ней приложено много планов. Свежие умы наново расчерчивают ее изрытое пространство. Другие замерли в состоянии восторга и неумеренного ликования. Все полно через край решимостью. Она одна бессильна, как в кошмаре. Мы из нее, и важно ее в нас воскресить, хотя бы такую, состоящую большей частью из мусора и камней.
Знай, что важное, поэтизирующее, боговидческое отношение к миру и есть единственное; другое, осведомленно–уверенное — соблазн или маска. Допустим, ты не умеешь осуждать, но тут осуждай оголтелую самоуверенность. Покровительства там не ищи, верь тому, что ты чувствуешь, когда они планируют и обсуждают. Ты долго возвращался, теперь спокойно поселись в стенах родного дома.
4.5.1985, 19.5.1985
Я могу распоряжаться другим — а участие в его деле это распоряжение — только когда чувствую его призвание как свое. Единение душ, скрепленных такими узами, когда один чувствует другого как себя, возможно без организации и в каждый момент подлежит немедленному установлению. Кажущееся препятствие этому подозрительное опасение что другой предаст как Иуда и даст теплу уйти в холодное пространство, «впустит холод». Отсюда среди русских опасение чужого, шпиона и нелюбовь к открывающим окна. У англичан и французов Национальный фронт, французскость, британство и т. д. Польскость. Организуется партия, чтобы уж ни–ни. Даются клятвы, например супружеские. Самая прочная гарантия верности однако вера в человека, что он как творение Бога даже предав не становится весь чужим.
Что же, какая?то деталь в нем неразборная? Скорее речь идет об открытости. Не то что он не может закрыться. Но именно
Единение — такое же, не хранит себя. Легкость.
22.6.1985
Почему сон не пропажа: всегда, даже от глухого сна, остается то, чему в художественном вымысле соответствует «мораль», тяжеловесный вывод, и, еще важнее (метафизичнее, трансцендентнее морали) — пророчество. Во сне нами, с нами говорит правда, не разбавленная нами, а так мы ее сбиваем едва она появляется в нашем сознании. И еще, кроме сна, мы ее видим в увлечении, отрешенности, в трансе. Когда мы с правдой, мы и есть, иначе нас нет. Но именно она всего равнодушнее к нам, «выкарабкивайтесь как хотите». Суровый, незаботливый, вернее, не нянчащийся хозяин. Зато он не подводит, по–настоящему, всерьез хранит.
26.8.1985
За тобой, за каждым пристальнейше смотрят, как в Евангелии за святым прудом, не появилось ли движение воды. Критикуют, подмечают, пресекают. Зато двинешься ты, двинется всё.
28.7.1985
Как раньше звездное небо — тысячеглазый Варуна или Зевс — должны были учить, настраивать душу. Спокойный вечный свет в недоставаемой высоте, мелкие, мелкие живые существа, которым оставлено такое большое, по существу бесконечное поле для игры и удивления в промежутке между их смертной малостью и мыслью, которую космос не вмещает, которая космос вмещает. И какой простор для путаницы. Проходит военный. Он и вечером в пятницу едет домой в форме. Какая бдительность, настороженность против врага, какое знание что он есть и угрожает. Красиво одетая дама, и сама хороша собой. Какое ясное знание что к миру надо повернуться красотой. Дети с катанья. Какая воля к подвижности, действию. На автобусной остановке всё смешано в одну грязь. Но не очень верь кажущейся грязи. Всякая душа замерла в лунном свете, завороженно молчит. Паясничает потерянный, бросовый человек, который выбился из школы. Той, которая обязательна, чтобы сохранить самую первую чистоту. Чем меньше школы, тем больше путаницы. Чем больше путаницы, тем большая школа нужна. Мы может быть дошли до состояния, когда никакой привычной школы уже не достаточно.
За наши грехи мы настроены воинственно. С нами?де потому так обращаются, что мы мало требуем, всё терпим и сносим. Наоборот, может быть мы слишком много требуем. Властители могут казаться нам железными истуканами. Но они люди как мы, и призывать их к нравственности так же наивно и нелепо как самих себя. Как ты осторожно распутываешь свои грехи, переплетенные невежеством, и эта работа проясняет твои отношения с другими, так только можно подходить и к властям. Не требовать и не просить. Если они чувствуют, а это неизбежно, то напоминание только собьет с толку. Обычно думают, что «те» менее совестливы. Не исключено что и наоборот.
29.11.1985
Твои расчеты с миром долгие, окольные, в конечном счете темные. Нет ли оправдания попрямее? когда не ты оправдаешься, а тебя оправдают? — Кто? Тот, Кто оправдывает. Больше о Нем ничего сказать нельзя.
