вероятно, галера уже шла бы ко дну!
Этот выстрел неожиданно оказался на руку восставшим: остатки янычар, сообразив, что замыслил их безумный кэп, предпочли за благо покинуть корабль — скидывая одежды, бросались в море. А что? Хиосский берег недалеко, вода, как парное молоко — теплая, а что до волн… Тут уж как Аллах захочет! Все лучше, чем оставаться на судне — там-то капитан заместо Аллаха, окончательно спятивший. Палит без разбору — и в своих, и в чужих.
Капитан «Йылдырыма» Якуб-бей был в этот миг страшен. Черный от копоти, с бритой башкой — тюрбан давно слетел в пылу боя, — он напоминал сейчас ужасного демона африканских пустынь — злого ифрита, сотворенного на погибель неверным. Глаза Якуб-бея сверкали, раздувались ноздри, на тонких губах застыл оскал смерти. В правой руке он сжимал горящий фитиль, левой щедро сыпал на полку и запальное отверстие порох.
Два полуголых жопега-артиллериста, закопченные, словно два черта, заряжали орудие: один закатывал в ствол тяжелое чугунное ядро, второй стоял наготове с банником. Якуб-бей, подгоняя, попеременно пинал их ногами — все успевал, старый шайтан! Словно гриф-трупоед, высматривал цель. А чего ее высматривать-то? Направил ствол чуть вниз да пали — один черт мимо днища не промахнешься!
А ведь сейчас, Олег Иваныч, все зависит от этой пушки. От того, успеет ли она выстрелить. Если да — можно уже сейчас прыгать в воду, в надежде достичь Хиоса, где отряды стражников уже наверняка контролируют каждый куст, каждую перевернутую рыбачью лодку, каждый метр пляжа.
Нет, нужно любой ценой помешать Якуб-бею и его жопегам. Иначе все зря. И общий заговор, и Олегова хитрость. А на корме, кроме кэпа с артиллеристами, никого и нет. Да кому и быть-то? Матросы давно попрыгали в воду, янычары находились на остатках куршеи — да и тех уже почти разогнал своей скамейкой могучий негр.
Если бы как-то добраться до кормы. По куршее? Нет, слишком уж на виду. А вот если под нею… Ну, Ялныз Эфе, покажи, на что ты способен!
Олег Иваныч резко упал на живот и, проскользнув к краю помоста, оказался под ним, уцепившись за несущие балки. Практически лишенные опоры балки угрожающе раскачивались. Внизу — метров шесть падать, в принципе, не так уж и много — бушевала толпа. Остатки яростно дерущихся янычар держались у кормы, отражая все атаки восставших. Опустив глаза, Олег Иваныч увидел Илию, прихрамывающего Яна (видно, упал довольно удачно) и… нет, не может быть! Но похож! Сильный, бородатый, страшный… Ишь, как метелит обломком реи! Нет, скорее просто похож. Тем более некогда особо приглядываться.
Те несколько недель, что Олег Иваныч провел в качестве гребца, явно пошли ему на пользу. Он и раньше-то был парнем неслабым, а уж теперь так накачался, что без особого труда передвигался под куршеей, перебирая руками по балкам. Прямо Тарзан какой-то! Видела б его сейчас Софья!.. Ну, Олег Иваныч, нашел когда думать о любимой женщине. Самое время! Ага, вот и, похоже, корма. Черт, шатает, как… волны, блин, чтоб их… Еще пару рывков… уцепиться ногами. Так. Немного отдохнуть. Пора!
Он выскочил на кормовую палубу — потный, полуголый, страшный, с бритой, по обычаю шиурмы, головой и саблей в зубах. Схватил в охапку ближайшего жопега с банником. С размаху бросил его на пушку, сбивая прицел. Черт… выронил на палубу саблю. Ну, подбирать некогда. Не дав опомниться, с разворота пнул второго — с криком тот полетел вниз и повис на пиках янычар.
Впрочем, Олег Иваныч этого не видел. Лишь краем глаза отметил, что негр на остатках куршеи вполне управился со всеми своими противниками и теперь, подобрав оружие, несся на корму. Только, если б не Олег Иваныч, вряд ли б успел до выстрела.
Руки Олега сжимали горло капитана Якуб-бея. Старик неожиданно оказался жилистым и сильным, явно не собирался уступать. Захрипев, ткнул противника в бок горящим фитилем. Ну, сволочь! Рыча, Олег Иваныч укусил его за нос. Захрустели хрящи, брызнула кровь.
Фитиль выпал из слабеющих рук Якуб-бея на усыпанную порохом палубу. Под ногами словно разверзлась преисподняя! Просыпанные заряжающими кучки пороха вспыхивали, взрывались, словно Олег Иваныч и капитан танцевали смертельные танцы на минном поле. Грохот взрывов, едкий пороховой дым и огонь разгоравшегося на корме пожара слились с криками и звоном железа внизу, в открытом трюме галеры.
Вбежавший на корму негр выбросил скамейку, присел, от ужаса зажав уши руками. Затем почти сразу поднялся и с силой уперся плечом в деревянный лафет пушки. Олег Иваныч, отбросив в сторону мертвое тело капитана, пришел ему на помощь. Лафет был стационарным и вовсе не предназначенным для подобных перемещений. Никаких колес. Зато палуба скользкая от крови…
Поднатужившись, они вдвоем подтолкнули пушку к самому краю кормы. Навалились в последний раз, крякнули… Тяжелое орудие, кувыркаясь, полетело вниз, на головы яростно сражающихся янычар.
Все. Все кончено. Оставшиеся янычары, деморализованные падением пушки, были буквально разорваны на куски разъяренной толпой. Раздались первые радостные крики, быстро переросшие в густой торжествующий гул. Бывшие невольники кричали, обнимали друг друга, подкидывали вверх снятые с янычар тюрбаны и шапки, многие плакали.
Олег Иваныч увидел шатающегося поляка. Быстро спустился вниз, обнял:
— Ян! Рад, что ты жив!
— Я тоже рад, пан Олег. Жаль Марека, бедный парень… Не дожил.
— А где Илия? Жив? Не видел?
— Где-то на баке… Да вот же он!
К корме, переступая выступающие балки, шел по дну трюма Илия, Илия Костадинос — без которого, собственно, и не было бы столь успешного бунта. Впрочем, успешного ли? Все еще только начиналось.
Люди расступались перед идущим греком, крики становились тише, вот и совсем умолкли.
Илия осторожно нес мертвое тело. Небольшое, худенькое тело подростка, смуглое, с выступающими ребрами и ужасной кровавой раной в груди.
— Это Калента, — увидев Олега, грустно пояснил Илия. — Юнга Калента, наш добрый доблестный друг. Он так хотел вернуться домой, в Иллирию… Не судьба. Хотелось бы прочитать молитву. Но не знаю, кем был Калента. Православным, католиком, униатом? Или, быть может, мусульманином?
Илия обернулся к людям:
— Друзья, нам сейчас некогда бросать в воду мертвых. Мы даже не вышли из гавани, а следует торопиться. Остальные корабли султана близки. Так поспешим же к веслам, поработаем на этот раз для самих себя!
Последние слова Илии потонули в одобряющем крике.
Опустив мертвого Каленту на мокрые доски трюма, грек осторожно закрыл глаза юноши, прошептал что-то… Оглянулся.
Корма пылала пожаром.
— Ян, там, на носу, ведра! Добровольцы пусть тушат! Остальные — на весла! Помните — с нами Ялныз Эфе!
Илия указал на Олега Иваныча. Тот приосанился. Чего греха таить, приятны были раздающиеся приветственные крики. Положил руку на плечо безымянному негру. Представился наконец:
— Олег! Олег.
Негр улыбнулся и по слогам произнес:
— Ваб-ба! Ваб-ба.
— Ну, пошли, Вабба, грести. Хватай весло — корабль отходит. А корму, похоже, и без нас скоро потушат.
И действительно, на корме кипела работа, быстро организованная Яном. Подвешенные на длинных веревках кожаные ведра со свистом падали в море, возвращаясь уже наполненные водой. Черная от копоти и пороховой пыли вода стекала с кормы в трюм теплыми грязными ручейками.
Освободившиеся невольники рассаживались на привычные места, брали весла. Илия встал на корме, свистнул в свисток. Поднялись тяжелые весла, одновременно по левому борту и правому. Все-таки, черт побери, весьма впечатляющее зрелище! Весла разом опустились в море. Практически без брызг.
Рывок! Рывок! Еще рывок. Раз-два… Раз-два…
«Йылдырым», лучшая галера султанского флота, захваченная восставшими рабами, вышла из гавани Хиосса, взяв курс на юг. Курс свободы.
