— Вот так, бывало, придешь на работу — а работал я дознавателем на Петроградской — после какого- нибудь праздника. Башка раскалывается, а тут еще «двести первую» выполнять да две очные ставки. Ну, очняки отменяю, конечно. А «двести первую» — уж никак, сроки. А прокурор, зараза… ууу… Понимаешь меня, да?
Кучунцин улыбнулся. Мотнул головой, тоже на жизнь пожаловался. Мол, одна у него жена — дочка правителя — можно бы и вторую, да нескромно это. Всякие лицемерные уроды, типа главного жреца- петамути, возмутятся. Скажут, слишком много возомнил о себе окамбеча, не пора ли принести его в жертву Красному Богу Венеры? Ох уж эти жрецы — так бы их и поубивал бы! Нет, ладно, бывает, попадаются и среди них хорошие люди, с которыми и октли попить, и по девкам, но нынешний петамути, старый пердун, уж такой аскет да скромник, дальше ехать некуда. Правда, недавно узнал, уж больно сильно он мальчиков любит. Это хорошо. Подставим ему нужного мальчика, потом посмотрим — кто кого принесет в жертву Красному Богу Венеры. А еще, говорят, петамути с теночками связан. Ух, старая ящерица! Теночки спят и видят, как бы всех тарасков-пупереча принести в жертву своим дурацким богам. Да, в Цинцунцаые тоже приносят человеческие жертвы, но не в таком количестве, как теночки! Надо ведь и меру знать, а то скоро совсем людей не останется.
— Слушай, — Кучунцин хлопнул Олега Иваныча по плечу. — Достали совсем эти гады-жрецы! Блюстители морали, иметь их всех в задницу! У меня приятель есть, касик отоми, так он, как только стал касиком, сразу всех своих жрецов в жертву принес. Вот молодец, очень правильно сделал! Теперь сам — и касик, и жрец. И никаких жертв богам — перебьются. И не сказать, чтоб они очень на него за это гневались, я имею в виду богов.
— Да и я тоже с тобой совершенно согласен, — кивнул Олег Иваныч. — Конечно, выпить еще обязательно надо. Немножко. Пару кувшинчиков. Вот этой вот кислой бражки — перевар уж не лезет больше, упаси, Господи!
Так они и общались — новгородский боярин Олег Иваныч Завойский (бывший старший дознаватель) и полководец тарасков Кучунцин. Хорошо общались, весело, истории разные друг другу рассказывали. Олег Иваныч — по-русски. Кучунцин — на языке науйя. Смеялись, аж до хохота.
Заглянул на двор Гриша. Поприветствовал. Олег Иваныч и его позвал, на крыльцо.
— Не, некогда мне, — покачал головой Гришаня. — В гости собрались с Ульянкой. К отцу Меркушу. Пойдете с нами?
— Не, пожалуй, тут посидим. — Олег Иваныч покачал головой. — У нас тут весело— «полковник» анекдоты рассказывает. Я, правда, ни хрена не понимаю — но, видно, смешные. Слушай, Гриша. Не в службу, а в дружбу — зайди по пути к Геронтию, у него там рыбка вяленая была. Пусть пришлет с Ваней.
— Зайду, Олег Иваныч.
Гриша удалился.
За горами опускалось солнце, окрашивая оранжевым пламенем купол Михайловской церкви.
Прибежал Ваня с рыбой. Олег Иваныч и его на крыльцо усаживал, да и тот тоже отказался — в кои-то веки друг зашел.
— Да ты его знаешь, Олег Иваныч, Тламак, переводчик. Во-он он, у калитки торчит.
Простившись, Ваня сбежал вниз по ступенькам крыльца и помчался через сад к калитке, где его ждал приятель. И когда, спрашивается, успели подружиться?
Олег Иваныч обернулся к «полковнику»…
Вместо веселого приятного в обращении человека перед ним сидел истукан с сурово сдвинутыми губами.
— О благодушный хозяин, знаешь ли ты, кто этот парень, что стоит в конце сада? — спросил он воеводу. Естественно, на языке науйя. Впрочем, Олег Иваныч на этот раз его понял — уж сейчас-то можно было догадаться, о чем спрашивают.
— Это Тламак. Индеец. Впрочем, вы все тут индейцы… Отоми, кажется. Да, отоми. Отоми.
— Отоми? — Кучунцин скептически хмыкнул. — Нет, он не отоми. Не так давно я видел его в свите ацтекского купца Аканака, похожего на глупую рыбу. Этот парень — теночка, ацтек, мешика… или как там они еще себя называют, зловещие правители Теночтит-лана, города жестоких кровожадных богов. Они уже добрались и до вас, ждите, вслед за купцами придут воины. Задержите же этого юного шпиона! Убейте его! Убейте всех купцов — быть может, тогда вы спасетесь от нашествия теночков, и ваши бьющиеся сердца не станут украшением золотых сосудов в их храмах. Впрочем, ненадолго.
Олег Иваныч, не перебивая, выслушал речь гостя и решительно послал слугу за переводчиком. Не за Тламаком, естественно.
— Я скоро уеду, — сказал Тламак Ване уже на рынке. Они сидели на траве под деревом и ели вкусное мясо. Завернутое в маисовые лепешки. — Потому, прими от меня подарок. — Молодой индеец протянул мальчику изящный браслет из блестящей змеиной кожи.
— Красивый. — Ваня погладил браслет пальцем. — Но… Вот… Возьми. — Он протянул другу серебряную новгородскую деньгу. — Проделаешь дырку — повесишь на шапку… впрочем, у вас и шапок-то нет… Ну, на шею повесишь. Вспомнишь когда-нибудь. Хотя, думаю, еще увидимся.
— Лучше б нам не пришлось больше увидеться, — прошептал Тламак. — Лучше б о вас никогда не узнали правители Теночтитлана.
Ваня вдруг замер, увидев молодого круглолицего парня. Парень — кудрявый, краснощекий, красивый — покупал у торговца крючки для рыбалки. Торг на базаре продолжался почти до темноты — днем-то, в жару, кто на рынок пойдет? Круглолицый вдруг обернулся — встретился взглядом с Ваней… Ну, это ж с «Семгина Глаза» матрос. И… Ха! Так ведь это он скатился тогда, на Двине, в овраг, когда пришлось застрелить медведя. Точно — он. А впрочем, может, и нет, времени-то прошло изрядно. Спросить, что ли? Нет, уже ушел. Во, блин! Испарился. Даже не поздоровался!
Таштетль был зол. Прямо пылал злобой. И это его — одного из жрецов Уицилапочтли — пытался обмануть какой-то мальчишка, место которому — теокалли — пирамида великого бога. Только не на жертвеннике — слишком жирно — а под ним, со сдернутой кожей, в качестве пищи для священных аллигаторов. Надо же — молиться христианскому богу! Но пока… Он ведь один хорошо знает дороги. Пока его не стоит трогать. Вот вернемся обратно в Теночтитлан, тогда… уж тогда…
— Что ты хочешь сказать мне, мой верный Тламак? — ласково улыбаясь, спросил Таштетль возвратившегося с базара юношу.
Тот вздрогнул, чувствуя, как откуда-то изнутри нахлынула вдруг гнетущая волна страха. Тламак очень боялся Таштетля.
— Где ты был сегодня, Тламак? Расскажи.
— Я… я был сегодня во дворце правителя… как ты и приказывал, кецалеподобный.
— Я не приказывал тебе сегодня посещать дворец. — Таштетль недовольно поджал губы, и Тламак съежился, низко опустив голову.
— Придется тебя наказать. — Таштетль поднял голову мальчика за подбородок и заглянул ему прямо в глаза.
— Я… Я видел во дворце… — заикаясь, произнес Тламак. — Видел… мне показалось…
— Так кого же?
— Кучунцина — окамбечу тарасков!
Таштетль вздрогнул. Надо же! Он знал уже, конечно, о том, что войско тарасков отказалось от штурма. Но чтоб им командовал Кучунцин…
— Ты точно видел его или тебе показалось? — Жрец пытливо воззрился на трясущегося от страха мальчишку.
— Точно, — кивнул тот. — Это точно был Кучунцин. Я ведь видел его в Семпоале.
— Молодец, — похвалил Таштетль. — Ты не зря посетил сегодня дворец. Дальше нам здесь оставаться опасно. А ну, позови-ка Кривдятля!
Договор с владыкой пупереча-тарасков Ва-арати Куримчи был заключен в столичном городе Цинцунцане, куда Олег Иваныч и Гриша, в сопровождении отряда воинов, немедленно выехали по приглашению окамбе-чи Кучунцина. Цинцунцан оказался большим городом, с прямыми улицами и каменными домами красноватого цвета. Дворец правителя — иречи — высился в центре города, напротив
