И до ссоры, и тем более после.
Сам Горький нигде и ничего по поводу размолвки с Леоновым не сказал и не написал, у Иванова в дневниках тоже ничего об этом нет, а Леонид Максимович рассказывал о произошедшем настолько путано, что мы, пожалуй, выведем причину разрыва меж ними из сферы межчеловеческого общения в несколько иную сферу.
Слишком это мелко для Горького: рассердиться на превратно истолкованную фразу молодого еще, в сущности, писателя.
Горький, думается нам, обиделся на Леонова совсем за другое.
За то, что он предал их религию. Религию веры в Нового Человека — о которой они так много и писали, и говорили вдвоем.
Первый звоночек был в случае с Беломорканалом, когда Леонов, в отличие от почти всей писательской компании, явно продемонстрировал неприятие горьковской задумки с книгой.
Но окончательно все разрешилось в августе 1935 года, когда Леонов закончил четвертую свою большую вещь — роман «Дорога на Океан» — внешне очень просторный, воздушный, энергичный, стремительный, и внутренне — нестерпимо ледянящий.
В романе этом есть множество шифров, разбираться с которыми — задача увлекательнейшая. Об одном из шифров пойдет речь в следующей главе, здесь же попытаемся разобраться, что именно так разозлило Горького, — а роман этот, надо сказать, Алексея Максимовича ввел в натуральное раздражение. Столь злобных писем, какое Горький написал своему любимцу после прочтения «Дороги…», не писал он больше никому.
Главные герои романа этого происходят из местечка Пороженск (он же, надо понимать, Унтиловск, он же Няндорск), что уже симптоматично. История городка этого, как зачастую бывает у Леонова, символизирует историю человечества. Причем историю неудавшуюся — что, собственно, в самом названии городка уже ясно отражено.
Тем более что метафору свою Леонов сам же и раскрывает. В середине книги один из героев — повествователь, альтер эго Леонова — отправляется к пороженскому «краевому патриоту» Волчихину — поговорить за историю их мест.
Волчихин рад:
«— Опиши нас, деточка. Опиши древность нашу. Покажь ученым людям пороженское человечество, как боролось оно, и как росло, и как не удалась ему жизнь».
И перед началом рассказа, типичная леоновская деталь, придвигает расспрашивающему яблоко. Говорит: «Кушай, деточка, горькое наше яблоко». Горькое яблоко познания.
Пред повествователем проходит история Пороженска — города, славившегося многими ремеслами, но неизбежно влекомого к распаду и поражению.
Сама действительность в этом городе выглядит по-унтиловски беспросветно. «Чего только не насовал старинный русский черт в эту подлую копилку!» — восклицает жившая там героиня по имени Лиза. И перечисляет: старуха убила сына за вступление в комсомол; купец, что торговал басоном в галантерейном ряду, сошелся с молоденькой монашкой, бросив семью; милицейская корова принесла в приплод пятиногую телку; соборного протоиерея, пьяного, в полном облачении, застали в алтаре с извещением о закрытии собора («А вокруг всё клочки от Евангелия валялись…»).
За описание греховного пороженского бытия Горький не обиделся бы — сам он немало подобных пороженсков описал, хотя и не в Советской России.
Но тут важен главный герой — большевик, начподор Волго-Ревизанской железной дороги Алексей Курилов, родившийся в Пороженске и, по совести говоря, должный дурную пороженскую судьбу переломить.
Горький именно того ждал и о том, пером подрагивая, Леонову писал 4 октября 1935 года, сразу по прочтении рукописи: «…в начале романа выдвинута фигура Курилова. По первым его шагам в романе он показался мне “чекистом”. Я, читатель, имею право ожидать, что мне будет показан на деле реорганизации ж.-д. транспорта человек исключительно интересный, один из наиболее крупных и скромных “героев нашего времени”. Людей этого типа у нас еще не изображали так, как они того заслуживают…»
Ну вот Леонов изобразил — как, на его взгляд, они того заслуживали, не без некоторого, признаем, садизма.
Начнем с того, что Курилов, выписанный подробно и даже с авторским любованием, как всякий леоновский большевик, — бездетен. То есть не имеет будущего. Но так как он, наверное, самый главный большевик во всей леоновской прозе — бездетность его подчеркивается особенно остро.
Курилов в этом смысле нормален, он интересуется женщинами, и с одной из героинь у него даже случается роман. Но писатель не дремлет: он ловит Курилова буквально в момент наивысшего плотского сближения с подругой — именно тогда у большевика случается дикий приступ болезни. Впоследствии оказывается, что у него рак почки.
Но этого Леонову мало.
В то время когда Курилов лежал в санатории, к нему приблудился беспризорник Гаврила. Его в соответствии с запросами времени стоило бы в романе перевоспитать, перековать.
Но как раз когда у Курилова не получается любовный акт и он, испытывая приступы ужаса и боли, возвращается в свою комнату, выясняется, что его маленький друг сбежал: «…бродяжий инстинкт оказался сильнее куриловской ласки и страха перед метелью, — сообщает Леонов. — Перевернутый чемодан валялся в углу. Видимо, этот человеческий зверек шарил там что-то, потребное для большого путешествия».
Другой ребенок — племянник Курилова, сын растоптанного советской властью купца Омеличева — живет в доме у начподора. Мальчик глухонемой. Мать его, родная сестра Курилова, говорит, что вот-де, предки грешили, а малец расплачивается. И не до конца ясно: то ли она только купцов Омеличевых имеет в виду, то ли и Курилова тоже.
В конце концов сестра Курилова с несчастным мальцом уезжает из дома советского начальника в дальние дали.
«Мир — двигатель, работающий на молодости», — говорит Леонов в «Дороге на Океан». Но что мы видим — какую молодость? Какой будет двигатель у мира, оставляемого Куриловым?
В самом начале романа есть неслучайная деталь: Курилов смотрит в окно и видит двух чумазых детей. Отворачивается, еще раз смотрит, и они кажутся ему чертями. Что-то во всем этом нездоровое есть, дурное.
Наконец, есть третий ребенок, присутствующий в книге. Зовут Зямкой, он сын сотрудницы в конторе Курилова, с которой у него тоже едва не сложились любовные отношения. С Зямкой связан один из ключевых моментов романа — рассказанная ему Куриловым сказка о слоне.
Зямка навещает Курилова в больнице накануне операции, которую большевику не пережить. Характерно, что перед началом сказки вновь появляется яблоко: Зямку угощает Курилов — уже предсмертный, на пороге ухода, и будто бы прозревший оттого.
Ехал по Азии один бродячий немец со зверинцем, — таков зачин сказки, — и был у немца белый слон с черной кляксой на лбу. Дела у хозяина зверинца шли плохо, и решил он слона продать одному «жулику в котелке». Слона увели на веревочке в направлении неизвестных гор, где находилось некое королевство, и жил в том королевстве голодный и нищий народ.
«Когда нечем стало его околпачивать, — рассказывает о том народе Курилов, — выдумали попы легенду — будто придет избавитель в виде белого слона с пятном на лбу и начнется столетняя сытость. Легенда — это нарядная неправда!.. Понимаешь теперь, зачем приезжал жулик в котелке?»
Прознав о приходе белого слона, собрался народ на встречу долгожданного своего бога. Но «как ударили в барабаны, заиграли на длинных трубах, бог испугался. Оборвал поводья и бросился напрямки, все сокрушая на пути. Да, Зямка, бивнями!.. Тогда его загнали в большой сарай и долго убивали стрелами».
Убитого слона захотели починить, нашли механика, он «выгреб из слона лопатой, растянул на подпорках, вставил механизм, отрегулировал и живот на случай поломки сделал на застежке молния».
Вот такой бог и стал жить в неведомом королевстве — на несмазанных колесиках.
Смысл сказки кажется очевидным: настоящего Бога убили, а вместо него представили муляж с молнией.
