– Я уже взяла на себя смелость, мадам, – прошептала она. Олив не сказала, что шкаф в каюте меньше, чем в доме хозяйки на Честнат-стрит, и что часть нарядов ей пришлось спрятать у себя в крошечной каютке. Олив с гордостью считала себя самой лучшей горничной своей леди. Могут говорить что угодно о нынешней моде на француженок, но всем своим расчетливым шотландским сердцем Олив знала, что может утереть нос любой глупой девчонке-иностранке, когда дело доходит до шитья, глаженья или необходимости услужить хозяйке.
– Да, вот еще что, Олив, – Юджиния нерешительно помедлила, еще раз подумав, что она хочет сказать. – Для сегодняшнего вечера шелковое лиловое. Посмотрим, выглядит ли оно особенно хорошо. Мне хочется, чтобы мой муж…
«Боже, – подумала Юджиния, – что я говорю? Да еще прислуге! Это все океан, – улыбнулась она. – И вся эта безумная компания».
– …И на этом все. – Юджиния вновь заговорила привычным тоном гранд-дамы и вышла из комнаты.
Направляясь быстрым шагом к детским комнатам, Юджиния мысленно сочиняла такое продолжение записей в своем дневнике:
«…Оркестр заиграл «Далеко, далеко», и я стояла у перил, пока Ньюпорт и все побережье не стали одной, едва различимой черточкой, исчезнувшей, подобно клубам дыма. Потом сопровождавшие нас суда поменьше стали отставать, и мы остались одни, и уже ничего не могло сказать, откуда мы идем или куда направляемся.
Мы здесь в таком же одиночестве, как я была все свои дни после рождения на свет, и я чувствую себя счастливее, чем видела себя в самых смелых мечтах!»
Закрывшись в кабинете, Джордж решил налить себе чуточку бренди, прежде чем они приступили к работе с Бекманом. «Черт бы его побрал, – подумал Джордж, – почему бы не подождать со всем этим до завтра? Зачем портить наш первый день в море? И вообще, с какой стати с нами Бекман? Это был пренеприятнейший сюрприз. Положиться на отца и ждать, пока в последнюю минуту он сделает тебе такой подарочек. Из-за этого мы, к тому же, поссорились с Джини. Чуть было не испортили отплытие».
Джордж повторил разговор с отцом, подражая отцовскому голосу, как ребенок, которого отправили спать без ужина.
– Думаю, лучше будет, если с тобой рядом окажется Огден, Джордж, – проговорил Турок. – Слишком большое значение имеет это дело с раджой и Махометом Сехом. Ну и, конечно, Огден знаком с этим новым человеком.
– Каким новым человеком, отец? – «Абсолютно резонный вопрос, – раздраженно подумал Джордж. В конце-то концов, разве я не должен знать имена своих «гостей», но отцу совершенно на это наплевать. Он даже вздохнул так, будто бы это совершенно несущественная деталь, которую уже обсуждали и приняли».
– Как, ты сказал, его зовут, Огден? Браун, да?.. Турок в результате уступил, но недвусмысленно дал понять, что это последний для Джорджа шанс.
«Он никогда не относился ко мне иначе, как к отсталому мальчишке, – мелькнуло в голове Джорджа. – Это при том, что я для него делаю. После всего, что я обещал ему».
– Так, теперь я хочу, чтобы этот… как его… Браун докладывал непосредственно Огдену. Для тебя он только военно-морской атташе и не больше. У тебя не должно быть особенного личного контакта с ним, если не считать обычных светских отношений. Ужин, короткая прогулка по палубе. Относись к нему как к своего рода гостю второго сорта. Возможно, то, что ему поручено, и не потребует этого, но нам необходимо соблюдать условности – молодой человек из хорошей семьи. Так мы представляем это дело. Огден уверяет меня, что Браун знает, как вести себя… Что касается тебя, то лейтенант – просто любезность, оказываемая нашим добрым другом секретарем по делам военно-морского флота.
Короткий, жесткий смешок – все, разговор окончен. И не такой уж был дурак Джордж, чтобы не понять этого.
– А теперь, как насчет небольшого ленча? Огден, ты, конечно, присоединишься?
Турок снова принялся мило болтать, как обычно делалось для публики. И они перекусили втроем: отец с Бекманом углубились в обсуждение какого-то чертова гибрида лилий, выведенного садовником в Лодже. Оба отдались обсуждению со страстностью, достойной праздных джентльменов.
Внезапно Джордж почувствовал прилив гнева. Все это выглядит совершенно абсурдно! Офицер военно-морского флота на борту частной гражданской яхты. Любому станет ясно, что дело тут нечисто. Но никто не сказал ни слова. Даже Юджиния восприняла присутствие их нового гостя как должное. Возможно, решила: чудесно, вот и друг для моего кузена Уитни, если она вообще что-нибудь подумала.
«Что за простаки, – подумал Джордж, – все они. Доверчивые и бессловесные, как обезьяны, простаки. – Ему хотелось расхохотаться, но ничего не получилось. Он потянулся к графину с бренди. – Еще маленький глоточек, – уверил он себя, – и будет покончено с этим проклятым разговором».
На миг ему пришло в голову рассказать все Юджинии. Он представил себе, как они с облегчением вздохнут, засмеются, пошутят над старым Турком с его хитростями.
Джини скажет: «А, ничего, Джордж… Ты правильно сделал… Все идет к лучшему…»
Разве не шепнет она это? Разве не будет радоваться его доверию?
Ну, а если она этого не сделает? Что, если она расстроится или рассердится? Или, еще хуже, заплачет? Что ему тогда делать?
Джордж плеснул себе еще немного бренди (в последний раз, еще раз заверил он себя) и тяжело плюхнулся в кресло. В его воображении замелькали образы дерзких и смелых поступков, которые он мог бы совершить. Вот он титан промышленности, средневековый князь, ученый, вот он любящий родитель, рискующий жизнью ради спасения семьи в какой-то Богом забытой пустыне. Вот его высаживают на необитаемый остров…
Джордж поглубже уселся в кресле, будучи не в силах оторвать взгляда от янтарной жидкости, плескавшейся в его стакане.
В это время Бекман находился в трюме, осматривая ящики, принадлежавшие «Экстельму и компании». Пригнувшись, чтобы не ударяться о бимсы и балки, вытянув перед собой руку с керосиновым фонарем, он
