не бывает, мазать губы каждый может.
Целую минуту раздумывала: поставить точку на лбу или нет? Все-таки не решилась. Ведь я еще не знаю всех индийских обычаев.
Идти на свидание в своих чулках тоже не положено. Наши уфимские девчонки в подобных случаях всегда натягивали мамины чулки. У меня не оставалось другого выхода, я тоже взяла мамины серые капроновые, которые она очень берегла и надевала, только если шла в гости.
В чулках я чуть не утонула. Выручила бечевка, которой я крепко-накрепко завязала чулки. Но я тут же их сняла, потому что они сразу прилипли к ногам.
Взглянув в зеркало, я осталась собой довольна. Пора уходить. Однако в самую последнюю минуту вспомнила наших девчонок: они всегда грубили мамам, перед тем как уйти, и с силой захлопывали двери. Наверное, так положено.
Но я не могла нагрубить маме, потому что, во-первых, не умею, во-вторых, мое свидание тайное.
Дверь я открыла бесшумно. По лестнице шла на носках, таясь при каждом шорохе. Двор перебежала как угорелая. Если бы я с самого начала представляла себе, каких трудов стоит так называемое свидание, ни за что бы не стала его назначать.
Возле нового колодца меня уже дожидался Лал. Он ходил взад-вперед. Увидев меня, он перестал ходить и сделался серьезным.
Скажу откровенно, я еле-еле узнала его: на голову он напялил большой тюрбан, обулся в старые туфли с закрученными носками. Наверное, он тоже слышал, что на свидание просто так не идут, а наряжаются.
Мы стояли друг против друга и не знали, что сказать. По-моему, все-таки первым должен заговорить мальчишка. Я совсем пала духом. И если бы в эту минуту Лал не заговорил, я, честное слово, убежала бы домой.
Но он сказал:
— Здравствуй!
На душе стало легче.
— Давай познакомимся по-настоящему, — предложила я.
— Я же тебя знаю, — ответил Лал. — Тебя зовут странно, как-то не по-нашему. — Шаура!
Почему он назвал мое имя странным? Я хотела обидеться, но передумала: наверное, нельзя обижаться сразу.
Как продолжить разговор, просто ума не приложу! Хорошо, что Лал догадался заговорить.
— Мы принадлежим к касте сторожей, — произнес он. — А ты, Шаура, к какой касте принадлежишь?
Я от удивления даже забыла закрыть рот.
— У нас, в нашей стране, нет никаких каст, — ответила я.
Он снисходительно улыбнулся:
— Разве все ваши люди заняты одним и тем же?
— Нет, — сказала я. — У нас есть колхозники, рабочие, врачи, учителя, инженеры, ученые…
— Вот-вот, — поддакивал он мне. — Теперь я спрашиваю тебя: к какой из этих каст ты принадлежишь?
— Тебе же английским языком говорят: у нас не было и нет никаких каст.
Его упрямство меня здорово задело.
А он никак не хотел понять меня.
— У нас в Индии есть касты жрецов, слуг, поваров, садовников, ремесленников, подметальщиков, посыльных… — сказал он. — Я, например, из касты сторожей!
Потом мы битых пять минут спорили: я говорила «нет», а он утверждал, что касты есть повсюду. Из- за этого «да» и «нет» мы крепко разругались. Домой я прибежала вся в слезах.
Лал
После больших огорчений женщина должна лежать с сухими глазами. Про это я узнала из одного фильма, который нельзя было смотреть детям до шестнадцати лет, но я его все-таки посмотрела по телевидению. Женские глаза остаются сухими тогда, когда выплаканы все слезы и больше их невозможно проливать даже при большом желании.
Как раз когда я изображала «сухие глаза», вернулся с буровой Муса.
— Ну-ка поднимайся: — сказал он. — Хватит баклуши бить.
Страдающая женщина должна упрямиться, чтобы вызвать к себе жалость. Поэтому я сказала.
— Отстань!
— Нам пора обсудить серьезно вопрос об экспедиции, — сказал Муса, напустив на себя важность. — Если ты не хочешь, я сам поговорю с Лалом.
Этого позволить я тоже не могла — а вдруг мальчишки уйдут искать нефть? От них всего можно дождаться.
Я, пересилив себя, сказала:
— Ладно, обсудим все вместе.
Утром с Мусой двинулись на буровую. Как мы и ожидали, Лал вертелся тут же, рядом со своим отцом, дядей Мухури. Он очень удивился, снова увидев меня после вчерашней истории, но ничего не сказал. Без долгих слов я раскрыла ему нашу тайну. Как мы и ожидали, он здорово заинтересовался.
— Для подобных дел годятся только самые храбрые люди, — проговорил он. — Как говорится у нас в джунглях, на земле имеется только три храбреца: буйвол, кобра и кабан. Они нападают на своих врагов первыми и никогда не отступают. Я, Лал, родом из джунглей. Ребята из джунглей — знаменитые заклинатели змей. А насчет оврагов не беспокойтесь. Вокруг нашей деревни их сколько хочешь. Тысячи! Наверное, среди них найдутся и такие, в которых ключом бьет нефть!
Наш друг мгновенно загорелся нашей мечтой.
— Мой род всегда защищал Индию, — продолжал он. — Если хотите знать, мой дед был солдатом знаменитого Гархвалийского полка! Это он в тридцатом году отказался стрелять в демонстрантов и отдал свое оружие горожанам, поднявшимся против англичан!
Конечно, его дед и нам здорово понравился.
— Что касается отца, то он тоже бунтарь. В городе Шаолапуре он вместе с другими текстильщиками поднял восстание и на целую неделю выгнал англичан из города. Конечно, ему пришлось потом сидеть в тюрьме и сменить профессию.
Отличный отец у Лала! Мы и так знаем его.
— Как же я, Лал, могу поступать иначе! — продолжал шуметь он. — Я тоже отдам свое сердце Индии!
Потом, когда он немного успокоился, я спросила:
— Ты сумеешь найти дорогу к своему дому?
— Кто же не сумеет? — удивился он. — По реке Брамапутре три дня плавания. Если бы тут была высокая-превысокая гора, я бы даже отсюда его показал.
Потом я обратилась к брату.
— Слушай, Муса, — сказала я, — как мы поступим с родителями: скажем им, куда едем, или нет?
Муса рассердился:
— Если скажем, они нас никуда не пустят. Сама видишь, как нас берегут: на реку не пускают, пугая крокодилами, в лес не разрешают ходить, опасаясь тигра. Нет, не думай, не разрешат нам поехать в джунгли. И не мечтай!
Плот как плот
