— Ну и эксплуатируете же вы меня, — шутливо пожаловался Рогов. Он закурил, сделал несколько затяжек и погасил сигарету. Устало расстегнул крючок на воротничке и начал еще раз объяснять.
После занятий кто-то из ребят сказал Мешковскому:
— Вот это преподаватель, верно? Даже если человек не хочет, и то у него научится. Вообще-то, преподаватели у нас что надо!
Это прозвучало как-то хвастливо и по-детски. Но в этих словах звучала нотка гордости за училище.
V
Время позднее, после отбоя батарея уже спит. Из коридора доносятся приглушенные голоса. Это дневальные договариваются между собой, кому какие убирать помещения.
В офицерской комнате сидит один Брыла. Он анализирует свои действия за полтора дня пребывания в училище по своей давно разработанной и проверенной им на практике системе. Вспоминает по порядку все, что видел и узнал за это время. Задумывается над каждой деталью, пытается сделать выводы. Чтобы ничего не пропустить, припоминает в хронологической последовательности факт за фактом. Перед ним мысленно проходят события последних дней. Встреча с Мешковским, ночлег и толстый владелец ресторана, училище, беседа с Орликовским. Затем вспомнились лица тех, с кем только что познакомился, — Казубы, Лиса, офицеров, курсантов.
В комнату входят Казуба и Чарковский. Брыла оборачивается на звук открываемой двери.
— Ребята уже спят, — сообщает Казуба. Он подходит к столу и одним махом сгребает с него в полевую сумку несколько книжек уставов и наставлений. Затем обращается к Чарковскому:
— Подпоручник, проверьте около часа ночи спальню второго взвода. Мне кажется, что… — обрывает он себя на полуслове. — Утром доложите мне.
Чарковский желает всем спокойной ночи и выходит.
— Ну что, пошли? — говорит Казуба.
Хорунжий поднимается и молча направляется к двери. Казуба следует за ним, но вдруг возвращается. Подойдя к столу, выдвигает ящик и начинает в нем рыться. Вытащив тонкую брошюру — пособие по борьбе с танками — и целую папку каких-то записок, подает это Брыле:
— Это тебе. Биографии наших курсантов…
— Откуда они у тебя? — удивленно спрашивает политработник.
— Получил в наследство от твоего предшественника, — смеется Казуба. — Хотел отправить в дивизион, да забыл.
Брыла берет папку и минуту листает подшитые в ней бумажки. Казуба, уже стоя у двери, оборачивается и поторапливает Брылу:
— Идешь, что ли? Оставь все это до завтрашнего дня.
— Нет, пожалуй, посмотрю еще сегодня, — бормочет себе под нос Брыла и запихивает сложенную пополам папку под клапан полевой сумки. — Пригодится завтра для моих первых занятий. И вообще…
Оба выходят через главный подъезд. На всех этажах тишина, огни везде погашены. Дневальные бесшумно заканчивают уборку коридоров.
В вестибюле дежурит кто-то из подофицеров. Дежурный офицер пошел, по-видимому, осматривать помещения дивизионов.
Когда за ними закрывается дверь, они оказываются в непроглядной темноте ночи.
— Ну и темнотища, — говорит Казуба. — Будто укутали человеку голову одеялом.
Брыла первым освоился с темнотой. Он берет командира батареи под руку и уверенно идет вперед. Однако Казуба, привыкнув, очевидно, все делать сам, вскоре уже шагает самостоятельно.
— Вот видишь, — говорит он, — так выглядит мой рабочий день. Ты не подумай, что сегодня я хотел покрасоваться перед тобой, показать, насколько я занят. Нет, нисколечко. — В голосе Казубы грустные нотки, — видно, вспомнил о полученном днем нагоняе.
Брыла считает своей обязанностью выяснить это дело до конца.
— Орликовский поступил с тобой неправильно…
— Вот видишь!.. — перебивает его Казуба радостным голосом.
Но Брыла продолжает:
— Ты меня не понял. Ты заслужил нагоняй. Но он должен был как-то объяснить тебе за что.
Они идут под гору молча. В глубокой ночной тишине раздаются лишь их шаги и сопение Казубы. Брыла снова возвращается к прерванному разговору:
— Ты что, на самом деле не понимаешь, что политработник без помощи командира батареи и командира взводов многого не сделает?
Казуба молчит, затем, еле переводя дыхание, отвечает:
— Не знаю, кто из нас прав…
Голос его доносится до Брылы откуда-то сзади. Командир батареи остановился. Хорунжий делает несколько шагов назад и подходит к нему. Оба смотрят в сторону училища.
Становится светлее — из-за холма напротив поднимается луна, ночь наполняется ее светом. На фоне неба проступает массивное, кажущееся в темноте еще более громадным здание.
— Прекрасное у нас училище, — почему-то шепотом говорит Казуба.
— Мы должны бороться за то, чтобы из него выходили замечательные, умные и преданные нашему делу люди. За это стоит побороться, — добавляет Брыла.
Комната, которую снимают Казуба и Брыла, длинная и узкая. На видном месте стоит большой раздвижной стол, заваленный книгами, в основном учебными пособиями по артиллерии. Стены увешаны большими листами ватмана, на которых красной и черной тушью нанесены острые и размашистые линии, обозначающие рубежи наступления, атаки и направления ударов. Это схемы оперативных и тактических решений в различной боевой обстановке.
Мебели в комнате маловато: стол, два стула, один из которых, со стоящим на нем тазом, служит умывальником, а также две тщательно заправленные деревянные кровати. Эту картину дополняют стоящие в углу чемоданы офицеров.
Свисающая с потолка лампочка снабжена вместо абажура пожелтевшей, кое-где прогоревшей газетой. Над своей кроватью Казуба прикрепил две фотографии: маленькую, сильно потрепанную — «Братишка», — поясняет он с нежностью в голосе, — и большую, совсем новую — жены.
Офицеры сидят за столом. Казуба в рубашке, из-под которой выглядывает мускулистая грудь. Брыла только расстегнул мундир и снял ремень. Командир батареи, обхватив голову руками и запустив пальцы в густые, коротко остриженные волосы, склоняется над раскрытой книгой. Затем устремляет взгляд на синюю каемку, проведенную под самым потолком. По движению губ нетрудно понять, что он повторяет прочитанный материал. Казуба занят учебой.
Брыла внимательно знакомится с короткими биографиями курсантов. Что ни лист, то новый, незнакомый человек… Биографии написаны коротко, шаблонно, по принятой схеме. Полстраницы, самое большее страницу, занимают различные даты, место рождения, данные об образовании, кое-какие дополнительные сведения, указанные по собственному желанию. О социальном происхождении говорится нечетко или вовсе не упоминается.
Брыла читает страничку за страничкой. Иногда глубоко задумывается. На клочок бумаги выписывает фамилии, делает напротив них различные пометки, кое-что заносит в свою тетрадь. Отложив последний листок, смотрит на часы — два часа ночи.
— Знаешь, сложное создание человек, — обращается он к Казубе, — сложное!
Тот отрывает от книги покрасневшие от усталости глаза. Смотрит рассеянно, видимо, не понял, о чем говорит Брыла.
— Я говорю, что ни человек, то проблема, — повторяет Брыла.
— Ну конечно, — соглашается Казуба. Он задумывается и нехотя добавляет: — А этот твой
