– А я его?
– Родная мать его не узнает, – смеется швед.
Я доволен. Мне подают зеркало. Я плохо вижу. Чтобы посмотреть на себя в зеркало, я должен раздвинуть пальцами веки. Что такое? Кто это?! В зеркале страшная, окровавленная маска. Вместо глаз – огромные черные опухоли.
На месте, где должен быть нос, бесформенная кровавая масса. Неужели это я? Как ни готовился я к такому исходу, но на деле это оказалось страшней… Я выпускаю из рук зеркало. Я урод… Представляю себе девушек, хохочущих над моей рожей. Тоска… Да, дорого мне досталась моя победа. Я возмущен. За что все это, ведь я честно зарабатываю свой хлеб тяжелым трудом! За что?
– Спокойно! Спокойно! – удерживает меня француз. – Теперь он тебя не тронет. Кончено!
– Кончено, – повторяет швед.
– Нет, не кончено! Нет! – сипло кричу я.
Ночную вахту несет другой. Утром меня будят на работу. Тело ноет, острая боль в позвоночнике. Сдерживая стон, я подымаюсь, моюсь, с трудом глотаю чашку цикория, но жевать не могу – ноют зубы. Матросы смущенно молчаливы, но внимательны и предупредительны. Выхожу на палубу. Вдыхаю свежий утренний воздух. На мостике штурман. Из каюты боцмана, кряхтя, тяжело cтупая, выходит человек. Я ахнул… Какая-то бесформенная масса вместо головы… Огромные, выпяченные вперед губы похожи на челюсти гиппопотама. Где-то высоко, на макушке, торчит кепка, из-под которой видна марля. Да ведь это же боцман!
– Галло, красавчик! – злорадно захохотал я, приближаясь к боцману. – Продолжаем! Я еще не рассчитался с тобой!
– Но, но! – кричит боцман, отступая. – Но, но!..
Резкий свист с мостика. Штурман зовет.
– Я тебя уничтожу! – говорю я боцману. – Уничтожу! – и, повернувшись, нарочито медленно направляюсь к штурману. Ни капли смущения, ни подобия робости: теперь мне наплевать не только на штурмана, но на самого короля.
– В чем дело? – грубо спросил я, не прибавляя, как это полагается, слово «сэр».
– Капитан зовет, – ответил штурман, отвернувшись.
Капитан сидел на корме, в откидном кресле, и сосредоточенно жевал табак. При виде моей физиономии, он скорчил было гримасу, означающую улыбку, но моментально убрал ее: по выражению моего лица он понял, что улыбка здесь неуместна. Приняв обычный холодно-суровый вид, глядя в сторону, он выплюнул жвачку и для пущей важности насупил брови, выдерживая паузу.
«Ладно», – подумал я.
Наконец он произнес:
– Твое счастье, что вся эта бойня произошла в порту, где действуют законы суши, иначе бы тебе не сдобровать.
Я сделал шаг вперед.
. – Ваше счастье, – сказал я в тон капитану, – что и законы суши также на вашей стороне, иначе бы и вам не сдобровать.
Капитан грозно вскинул голову.
. – Вы видите это? – я указал на свое лицо. – Это дело ваших рук.
Мое и без того страшное лицо в настоящий момент, в припадке ярости, сделалось, вероятно, ужасным.
– Вы виноваты в этом! Вы! – наступал я, – И вы ответите за это!
– Почему я? – промычал капитан.
– Потому, что вы не изволили обратить внимание на мою жалобу. Этим вы дали боцману право издеваться надо мной. Вы, вероятно, думаете, что командуете галерой и держитесь ее порядков. Кто дал вам право так думать? – запальчиво кричал я. – Кто?
Капитан растерялся.
– Ладно. На обратном пути этого не будет, – сказал он. – Я приму меры.
– Не извольте беспокоиться, сэр, – иронически заметил я уходя, – меры уже приняты!..
Об этом разговоре я рассказал товарищам.
– Начальство бережет свой авторитет, как куртизанка свое лицо, – изрек Франсуа. – Твое счастье, что тебя некем заменить в этом глухом порту, но в Англии тебе об этом напомнит.
– Напомнят, напомнят, – повторяет Питер.
– Наплевать! – говорю я.
На берегу портовый врач, бритоголовый молодой человек с наглыми глазами, встретил меня очень весело.
– Какой национальности?
– Русский.
– Русс! А кто это вас так разукрасил?
– Боцман.
