одновременно. Все сбережения до последнего пенни были вложено в строительство. Вскоре их стали навещать друзья - они обедали у них и восхищались домом, или давали советы – но, как правило, только восхищались. Все вышло идеально, и они были очень счастливы.
Вот почему ему было так тяжело уезжать оттуда на выходных. По субботам там очень тихо; можно сходить в магазин, приготовить еду, не только для Мартина и Джеффа или других друзей-геев, но и для замечательных юных супругов, живущих по соседству, которые приглядывали за садом, когда они ездили в Марокко. В компании этих людей можно расслабиться. От них и еще от пары человек в агентстве нет нужды что-то скрывать. Только в школе у Джимми и в родном городе Руперта надо притворяться.
«Это просто смешно: в 80-е годы нельзя заявить в открытую, что ты гей!» - возмущался Джимми. И он заявил бы, будь у него хоть малейшая возможность. Но нет, родители мальчиков явно решат, что он присматривается к их чадам.
- Но зачем мне эти жуткие, чумазые, противные, тупые дети, - ныл Джимми. – Мне нужен только ты, мой любимый, мой чудесный Руперт.
И Руперта переполняла радость и гордость от того, что Джимми может так просто и открыто об этом ему говорить. Он тоже пытался не сдерживать себя, но ему это давалось куда сложней. Он все-таки немного зажат, как однажды сообщила ему Джуди Хикки. Он часто спрашивал себя, а знает ли Джуди, что он гей. Наверное. Но он никак не мог улучить подходящий момент, чтобы сказать ей об этом, или пригласить в гости взглянуть на альпийские растения – они ей точно понравятся.
Джуди Хикки наверняка можно довериться: в конце концов, она и сама в некотором роде оскандалилась. Много лет назад была замешана в каком-то темном деле. Она бы с удовольствием узнала, что в Ратдуне есть еще одна Страшная Тайна. Но он ни за что не признался бы Джуди, что на самом деле не хотел уезжать в пятницу и тратить впустую выходные, потому что боялся: а вдруг Джимми найдет кого-то еще. Или уже нашел.
В эту самую пятницу он спрашивал за обедом у Джимми, чем он займется в субботу, и удовлетворительного ответа не последовало. Мартин и Джофф звали на вечеринку – пойдет туда вечером. Проверит тетрадки, постарается починить музыкальный центр, который толком не работает. То есть, ничего конкретного. А что если Джимми понравился кто-то еще? Его сердце похолодело, как мякоть недавно вынутой из морозилки булки, которая толком не оттаяла. Он никому не мог открыть этот страх. Никому в целом мире.
С Джуди говорить легко. Она рассказала ему про подушечки с травами, он ей – про шумную историю с политиком и его романтическим гнездышком. Они посмеялись, и каким-то образом – он и сам не понял, почему – это навело Джуди на мысли о собственном прошлом. То, что он услышал, его потрясло: подумать только, в те годы - молодая жена и мать торговала наркотиками. А муж подкупил правосудие - просто Дикий Запад какой-то. Надо же, ей запретили видеться с детьми! Но что вообще в голове не укладывается: она, оказывается, получала ЛСД и снабжала им великосветское общество охотников и рыболовов! И травка! Джимми с ума бы сошел, если б услышал. Он мог бы говорить с ней часами, но она вдруг решила, что надоела ему, и принялась болтать с полоумной Нэнси Моррис. И еще она сказала, что мама думает о нем каждый день. Нет, не может быть. У мамы только мысли об отце, о доме, об огороде и курицах – хотя все больше об отце, и о том, что юный мистер МакМэхон проявляет недостаточно уважения к старшему партнеру и основателю фирмы. Мама почти не интересуется, как Руперт живет в Дублине – конечно, оно и к лучшему, но это явно свидетельствует о том, что мама едва ли вспоминает о нем каждый день. Или Джуди все выдумала? Наверное, она просто надеется, что ее дети, несмотря ни на что, не забывают о ней – и в этом все дело.
Его родители жили в небольшом домике с побеленными стенами, у порога рос клематис. Джимми казалось, что семья нотариуса-протестанта должна обитать в увитой плющом усадьбе, внушающей ужас простому народу. Руперт сказал, что в городке есть только два увитых плющом дома: в одном живет семья доктора Берка, и он в отличном состоянии, а другой - старый дом викария - давно заброшен, и теперь он скорей похож на огромную заросшую зеленью глыбу камня. По воскресениям в Ратдуне служили утреню в очень уютной местной церкви, но ни викария, ни пастора у них не было. Он приезжал из большого города в семнадцати милях от Ратдуна, а после службы ехал в другую церковь еще в пятнадцати милях оттуда. Джимми все это было очень интересно, но Руперт ни разу не приглашал его в гости к родителям. Джимми много раз приглашал его на семейные собрания, и однажды Руперт даже пришел, но чувствовал себя не в своей тарелке, хотя остальные были раскованы и завалили его вопросами о ценах на недвижимость.
Мама сторожила его у самой двери. И каждый раз это его слегка раздражало - он и сам на себя сердился из-за этого. Само собой, она просто не хочет, чтоб звонок или стук в дверь потревожил отцовский сон. Но Руперту казалось, что мама нарочно стоит и ждет, когда его тень упадет через дверное стекло. На душе у него было прескверно, но он взял себя в руки и бодро поздоровался. Он ощутил на шее чудесную мягкую кожу куртки, которую Джимми подарил на день рождения. На несколько дней раньше срока - но Джимми сказал, пусть она согреет его на выходных. Ди Берк была права, она стоила кучу денег. И снова его кольнула мысль: как Джимми мог позволить себе потратить такую сумму, даже если это секонд-хэнд? Оставь подозрения, Руперт, сказал он себе твердо. Джимми не врет и не изменяет. Зачем портить бочку меда ложкой дегтя? Джимми сейчас дома, проверяет тетрадки и смотрит телевизор, и не сидит в пабе где-то в городе, и не пытается никого подцепить. Зачем разрушать все?
- Хорошие новости: у него прояснение, - с восторгом прошептала мама.
- Что?
- У отца. Прояснение. Он проснулся, несколько раз спрашивал, когда приедет «Лилобус». Как только машина затормозит на углу, он спрашивает: «Это автобус?»
Руперт опустил сумку на пол.
- Замечательно, мама, просто замечательно, - сказал он с тяжелым сердцем, и медленно поднялся по маленьким ступенькам, чтобы увидеть человека, чья голова напоминала череп, обернутый кожей – человека, с которым он в жизни нормально говорить не мог.
Суббота выдалась солнечной, но в комнате отца света было так мало, что темнота ударила ему в глаза. Внизу мама консервировала фрукты. Джимми говорил, что католики не консервируют фрукты и не хранят в холодильнике яйца – им это запрещала религия. Джимми столько всего наплел ему про Римско- католическую Церковь, что большего вранья нельзя и выдумать. От родителей он унаследовал уважительное отношение к католикам. Они, конечно, считали, что религия тормозит прогресс, но толпы в церквях и пыл верующих производили на них впечатление. Во время визита Папы родители Джимми ездили в Голуэй, и по его словам, заработали кучу денег: все жители Дублина стремились купить по два экземпляра каждой газеты, чтоб ничего не упустить.
А Джимми сейчас дома, наверное, пьет горячий кофе и читает «Айриш Таймс». Потом, быть может, пойдет в сад и пересадит растения - в сентябре можно пересаживать вечнозеленые культуры, если возникнет такое желание. Или займется музыкальным центром. Но только, пожалуйста, пусть не едет от скуки в город; пусть не встречается с кем-то за ланчем, выпивая и закусывая бутербродами с копченым лососем.
- Ты молодец, что приезжаешь домой, - вдруг сказала мать, словно прочла в его глазах тоску по настоящему дому. – Отец и правда очень рад, что ты с ним говоришь. Ты это видишь?
Джимми умолял не устраивать скандал – не ради этого он едет через всю Ирландию. Но Джимми не понять: скандалов никогда не было и не будет. Тогда, сказал бы Джимми, не надо замыкаться. Глупо тратить выходные так бездарно: если делаешь благородный жест, то делай его как следует.
- Да, ему, похоже, нравится разговаривать, - ответил Руперт. – А это его не утомляет?
- Нет, он всю неделю готовится, думает, что скажет. Иногда меня просит записать мысли или просто ключевые слова. «Вот о чем надо поговорить с Рупертом», - и я записываю. Он часто забывает, что хотел сказать, а тут, когда надо, все под рукой.
Руперт мрачно кивнул.
- Например, ты рассказывал, что вы в рассрочку продаете квартиры в панельных домах; ему было интересно, какая тут правовая основа. Он сказал, что в его практике ничего такого не встречалось. Но попросил меня записать только два слова: «Панельный дом», - и потом, на тех выходных, не смог вспомнить, что же хотел сказать.
- Понятно, - ответил Руперт, стараясь проявить как можно больше сочувствия, и опасаясь, что
