– То есть как это почему? Вы – аргентинец и задаете такой вопрос? Да если бы Адам Смит увидел эту уйму докторов экономических наук, он бы в гробу перевернулся. Послушаем новости?
Старик настроил радио. Программа новостей уже началась. Зазвучал хорошо поставленный голос:
– …обширные миграции, сравнимые лишь с катастрофическими переселениями времен войны.
Будто по ассоциации, вслед за словом «война» зазвучал бодрый, раскатистый марш. Старик обеими руками вцепился в колесико настройки. Напрасно: по всем каналам передавался тот же самый марш.
– Без ума они от этой «Пальмовой улицы», – заметил Линч.
Альварес пробормотал вслух:
– Образованный старик. Для меня так все марши одинаковы.
– Опять революция, – мрачно предрек Камполонго. – Уж эти военные…
Мадам Медор вставила саркастическим тоном:
– Вот уж лучше нам было бы под большевиками. – Покрутив головой, пожав плечами, она отвернулась от нахала, в раздражении топнула ножкой, повернула надменный лик под пирамидами и башнями пышных накладок к другим постояльцам, скрыла ярость под светской улыбкой и объявила: – Если желаете, можете идти к столу.
Все подчинились. За столом возник общий разговор. От политики, всех перессорившей, перешли к теперешнему положению в стране, теме примиряющей.
– Кто у нас работает?
– Все, кто может, воруют.
– Пример подают те, кто наверху: хапуги все до единого.
Хотя разница во взглядах была налицо, каждый великодушно скрывал ее, братался со всеми, рассказывал анекдоты, всячески подчеркивал несостоятельность экономики страны.
– Не думайте, что где-то лучше, – заметил Мартин.
– Да и в Африке, наверное, дела обстоят так же, – согласилась сеньора де Бианки Вионнет.
Альварес вздохнул: разговор наскучил ему. Все это он знал назубок, словно либретто, которое сам написал. Он заранее знал, что будет дальше: кто-то задаст риторический вопрос о курсе нашей валюты, кто-то расскажет анекдот о жадности, о том, как вообще скверно обстоят дела. Потом наперебой загалдят, будто мы теряем мужество, «желание биться», как поется о злодее в известном танго.
– Представьте себе, – зашептал Альварес старику на ухо, – я мог бы повторить всю эту литанию слово в слово.
Старик было начал:
– В наши годы…
– Постучите по дереву, – прервал его Альварес.
– В наши годы, – продолжал старик, – кто же не обогатил свою память разговорами с водителями такси и другими случайными собеседниками?
– Мне хочется рассказать вам, что я чувствовал на пляже.
– Ну так смелее.
– Я как раз рассказываю сеньору Линчу, – начал Альварес, повысив голос, – что сегодня утром, на пляже…
Он рассказал, как вдруг испугался, словно предчувствуя пиратский набег или что-то еще более ужасное. Закончил он так:
– Эта навязчивая идея совершенно испортила мне утро.
– Вы боялись удара в спину? – осведомился Мартин.
– Почти что так, – отозвался Альварес. – Или набега с моря.
– Так чего же конкретно вы все-таки боялись? – спросила Бланчета. – Что вылезет чудище и сожрет вас? Мне на пляже тоже мерещатся всякие невероятные вещи.
Вмешалась хозяйка:
– Чудище, да; но, может, рукотворное, – как вы полагаете, сеньор Камполонго?
Тот вскинулся:
– Я? А я-то тут при чем?
– Вот именно, – согласилась хозяйка. – Этот вопрос я и задаю себе. Чем занимается сеньор Камполонго вечерами на берегу? Или, если хотите, куда он смотрит? Лучше сказать: кто смотрит на него? Встав лицом к морю, он занимается шведской гимнастикой. Притворившись шведом, подает тайные знаки. Меч-рыбе, сеньор Камполонго? Подводной лодке?
– Может быть, – высказалась де Бианки Вионетт, – сеньор Альварес, сам того не зная, увидел подводную лодку и разволновался. Такое бывает.
– Почему не предположить нечто еще более странное? – спросил в свою очередь Линч. – Знаете теорию Данна?[14] Всю жизнь я только и делаю, что рассказываю ее. Прошлое, настоящее и будущее существует одновременно…
– Или я чего-то недопонял, – заявил Камполонго, – или тут нету никакой связи.
