– Если вы имеете в виду Хосефину, – ответила сеньорита Криг, – то вы ошибаетесь. Вам не придется жаловаться. Чтобы успокоить вас, я сейчас проделаю опыт.
Она посмотрела на собачку Хосефину. Почти тотчас животное встало на задние лапки и весело прошагало за дверь; потом вернулось.
– Как вы этого добились? – восхищенно спросил Рауль.
Элена Якоба обратила к нему свои тесно посаженные глаза, такие твердые и в то же время нежные, и улыбнулась слюнявым ртом. Помолчав, она ответила:
– Терпением. Поверите ли, поначалу собачка меня не любила. Поначалу никто меня не любит. Но постепенно я сумела покорить ее сердце. Ты что-то нашла во мне, верно, Хосефина?
Рауль быстро прикинул, что неприятно отказывать в приюте парализованной старухе, а с другой стороны, если он примет ее, хлопот у него значительно прибавится. Он отвел для новых жильцов комнату внизу, установив за нее особую плату.
Если я не ошибаюсь, появление супругов Хертц совпало с первыми снами Рауля. Об этой паре, жившей за углом – договорившись с Раулем и Андреа, они стали обедать и ужинать в пансионе, – судили по-разному. Для иных старый Хертц, раздражительный и ироничный, гордый местом кассира в кондитерской на улице Кабильдо, был не просто жертвой – он как бы олицетворял мужа-неудачника. Разумеется, Магдалена Хертц была для него слишком молода. Хорошенькая, внешне очень опрятная, она чуралась домашних дел: не стирала белье, стелила кровати раз в неделю, заставляла мужа – пока они не обратились к Хихене – завтракать, обедать и ужинать в молочной. Целыми днями она простаивала у дверей дома, скрестив руки (казалось, руки ее уже и не распрямлялись), и рассеянно глядела на прохожих своими огромными глазами; но, как я сказал, были и другие мнения: иные называли мужа типичным старым бесстыдником, обольстившим почти несовершеннолетнюю девушку и вовлекшим ее в брак.
– Неплохо устроился, – замечал Галимберти. – У этого сластены-кондитера всегда под рукой молоденькая курочка, а он еще плачется на судьбу в Немецком клубе.
Со временем пансионный мирок стал походить на большую семью, но Андреа совсем напрасно боялась за свое счастье: их любви ничто не грозило, по крайней мере вплоть до того момента, как Рауль безо всякой тому причины начал видеть сны. Он вовсе не собирался придавать значения снам, но они упорно повторялись, словно предупреждения, исходящие извне; странные, настойчивые, они слетали из неведомых сфер, и человек менее сильный не преминул бы увидеть в них откровение. По правде сказать, даже Рауль в конце концов стал сомневаться. Он старался, чтобы Андреа ничего не замечала, но как скрыть притворство? Рауль следил за ней, пытаясь застичь врасплох. В течение дня поведение жены доказывало, что она безупречна и предана ему всем сердцем; ночью, в снах, Андреа рисовалась совсем иной; просыпаясь, он порой смотрел на нее как бы со стороны и шептал: «Спит, точно обманщица».
Чтобы не уходить из дому, Рауль серьезно подумывал отказаться от торговых дел. Он проводил в городе вечер за вечером и возвращался в плохом настроении, придирчивый, сердитый. Теперь он почти никогда не бывал ласков с женой, а если это и случалось, – как, например, в тот вечер, когда он застал ее вдвоем с Галимберти за починкой лампы, – голос его звучал фальшиво. Через несколько дней произошла первая неприятность. Возвращаясь из магазина, Андреа проходила мимо дома Хертцев и увидела у дверей Магдалену. Они немного поговорили, и Андреа, против своего обыкновения, вдруг разоткровенничалась.
– Не могу понять, отчего он изменился, – говорила она, – но он стал совсем иным.
– Вы знаете его – как вам кажется, он способен увлечься другой женщиной? – с интересом спросила Магдалена.
– Почему ж нет?
– Вы правы. Я бы и не подумала. Какая я глупая, – отозвалась Магдалена, отводя глаза.
– Иногда кажется, что он вот-вот все мне расскажет, но тут он замолкает, словно не решается. Бог весть что с ним случилось, но его будто подменили. Я ему противна: жалея меня, бедняжка по доброте душевной пытается это скрыть, но напрасно.
Как раз в эту минуту появился Рауль. Он едва поздоровался с Магдаленой и, грубо схватив жену за руку, потащил за собой. Они шли молча; наконец Рауль проговорил приглушенно и злобно:
– Сейчас не время сплетничать среди улицы с соседкой, пользующейся сомнительной славой.
Андреа промолчала; ее взгляд был полон недоумения и печали.
Без сомнения, Рауль изменился и сам это чувствовал. Он ездил по делам, думая о жене – о той, какой ночь за ночью она являлась ему в снах. Порой ему хотелось убежать, никогда больше ее не видеть, забыть о ней; порой он обдумывал грозные кары и представлял, правда через силу, как бьет ее по щекам, даже убивает.
Однажды в парикмахерской, листая журналы, он наткнулся на слова: «Сильнее всего грызут нас заботы, которые таишь в себе». Из робости он не вырезал эту фразу, но был уверен, что запомнил ее дословно. И вдруг в нем затеплилась надежда. Он подумал, что если поделится с кем-нибудь своим горем, то сумеет найти выход; но с кем? В Буэнос-Айресе, как оказалось, у него было много клиентов – но не друзей. Самыми близкими были, пожалуй, жильцы пансиона. Хотя ему претило обсуждать с ними поведение жены, он начал прикидывать, с кем можно посоветоваться. Галимберти не станет вникать в суть дела, а сразу примется отыскивать в нем слабые и комичные стороны, чтобы потом высмеять Рауля за его спиной. Старуха Элена Якоба Криг – но кому же приятно делиться секретами со столь мерзким существом? И потом, он не раз подмечал, что она глядит на него, словно угадывая его несчастья, словно радуясь им. Просить совета у Хертца нелепо – этот человек не способен навести порядок в собственном доме. Лучше уж обратиться к Магдалене. Говоря о ней с другими, он без колебаний осуждал ее как должно, но в душе она ему нравилась. Однако из верности жене он решил ничего ей не говорить. И наконец, оставался Мансилья, тоже не внушавший ему доверия: Рауля смущало поведение этого человека, бросившего медицину ради оккультных наук, ради неведомых, темных тайн.
Но тут случилась новая размолвка. Когда однажды он собирался в город, Андреа, бледная и дрожащая, еле выговаривая слова, спросила:
– Почему бы нам не поговорить?
– Прекрасно. Давай поговорим, – ответил Рауль саркастическим тоном и прикрыл глаза, дабы показать, что он – само терпение.
