Тем временем он думал о том, что его положение крайне шатко. Как объяснить, не рискуя предстать перед женой полным кретином, что все его обвинения и доказательства основываются лишь на снах? Ему страстно захотелось броситься к жене, сжать ее в объятиях и умолять забыть всю эту чепуху; но ведь есть вероятность – пусть слабая, пусть отдаленная, – что его обманывают; значит, надо защищаться. Когда Андреа заговорила, он уже ненавидел ее.
– Если ты любишь другую – скажи, не таи, – начала Андреа.
– Бесстыдница, – ответил Рауль.
Ни одно оскорбление не могло бы ранить ее сильнее. Рауль знал это; понял, что слишком несправедлив, и, не решившись поднять на нее глаза, вышел из дому.
– Ты уходишь, даже не взглянув на меня? – воскликнула Андреа.
Много раз в течение долгих лет Рауль будет вспоминать этот возглас своей жены, жалобный возглас скорби и упрека.
На станции он встретил Мансилью. Они вместе сели в вагон. И вдруг ни с того ни с сего Рауль спросил:
– Если вы знаете какого-то человека и поступки его доказывают одно, а по ночам ваши сны доказывают обратное?..
Он остановился. Подумал, что слишком прозрачно намекнул на свои отношения с женой. Мансилья ответил:
– Честно говоря, я что-то не улавливаю:
– Если поведение этого человека, – пояснил Рауль, – доказывает, что он вам друг, а во сне вы видите его врагом, как бы вы поступили?
– Во сне! – улыбаясь, отозвался Мансилья.
Рауль побледнел. После этого ответа, сказал он себе, лучше объяснить все как есть. Наблюдая за лицом Мансильи, стараясь угадать его мысли, Рауль рассказал, что с ним случилось. Мансилья уже не улыбался.
Поезд пришел на конечную станцию, Ретиро; они продолжали разговор в кондитерской.
– Давайте по порядку, – сказал Мансилья. – Какие это сны?
– Они ужасны. Не просите меня их вспоминать. Жена обманывает меня со всеми в доме.
– Со всеми в доме? Прекрасно. Но также и с посторонними?
– Да, с посторонними, с незнакомыми тоже.
– Давайте разберемся. Попрошу вас припомнить хоть одного из них. Несдержанный, грубый? Прекрасно. Что вы можете сказать об их одежде?
– Теперь, если подумать, мне кажется, что одеты они как-то странно.
– Как-то странно? Поясните, пожалуйста.
– Не знаю, как вам сказать. Словно это люди из других краев, из другого времени.
– Римляне? Китайские мандарины? Рыцари в доспехах?
– Нет-нет. Люди, одетые как в начале века. И к тому же крестьяне. Сейчас я уверен: это крестьяне в деревянных башмаках. Я так и слышу их тупой смех, стук башмаков по деревянному полу. Это противно до тошноты.
– А где все происходит?
– В нашей комнате. Вы знаете, как бывает во сне: комната наша, но в ней все по-другому.
– Давайте по порядку. Что вы можете сказать о мебели?
– Сейчас соображу. Такую мебель я видел только во сне, в снах, каждую ночь. Как только появляется буфет, я уже знаю, что сейчас произойдет. Кошмар начинается с буфета.
– Какой он?
– Из темного дерева. Помните картинки из сельской жизни, комнату в деревенском доме, женщина сидит за прялкой? В моих кошмарах наша комната точно такая же. Человек говорит себе: здесь ничего не может произойти, и оттого еще страшнее все, что происходит потом.
– Прекрасно. Еще что-нибудь примечательное?
– Когда я смотрю в окно, я почти никогда не вижу железнодорожные пути. Обычно за окном каналы, низкие, залитые водой поля, море на горизонте.
– Вы жили на берегу моря?
– Какое море? Я из дальней провинции. Никогда не жил на берегу, никогда не видел моря. Я увидел залив Ла-Плата только в Буэнос-Айресе.
– Буду с вами откровенен. Я ничего не могу сделать для вас и могу все. Поймите, вы словно в глубокой яме. Хотите выбраться из нее?
– Еще бы не хотеть.
– Тогда сейчас же поедемте в Турдеру. Уверяю, Сколамьери вас не разочарует. Что я вижу в ваших снах? Я бы сказал, что вы украли их у другого. Что еще? Измена – значит верность. Каналы – плохие друзья. Деревянные башмаки – вы порядком сластолюбивы. Но я тут – не авторитет.
– А кто такой Сколамьери?
