приходилось пересекать одну просеку, а затем вторую, на которой рос тростник. Из этого тростника, который яноама называют кама, они делают стрелы. Когда дул ветер, тростник глухо шелестел: «щу... шу... шу...» Индейцы специально вырывают корни тростника — хамат, растущего обычно возле реки, и высаживают их на расчистке.
В своей новой хижине я прожила очень долго. За это время успела трижды обновить крышу из сухих листьев. «Сколько же времени прошло?» —нередко думала я.
В лесу время считают так: когда луна идет на ущерб, а потом исчезает вовсе, значит, прошел месяц. Когда у индейцев спрашивают, сколько времени вы пробудете вдали от селения, они отвечают: «Эта луна появится и исчезнет, появится новая луна и исчезнет, появится еще одна луна и исчезнет, а когда исчезнет еще одна луна, я вернусь». Это значит, что пройдет четыре месяца. Я посчитала и получилось, что минуло уже семь лун. Волосы, которые мне постригли в день моего бегства, выросли и стали длинными. Когда я ими встряхивала, они падали мне на грудь. Я подвязывала их сзади тонкими лианами.
Однажды ночью ягуар снова кружил возле моей хижины. Тогда я перебралась в другое место и там построила новую хижину. Но потом вернулась назад: рядом проходила людская тропа. Когда я блуждала по лесу и находила тропинку, то сразу же начинала идти на цыпочках. Я собирала листья, непременно старые, и осторожно накрывала ими мои следы. Так обычно делают индейцы. Если в лесу лежали деревья, то старалась идти по стволам, не ступая по земле.
НАМОЕТЕРИ
Однажды возле старой расчистки я увидела следы людей и подумала: «Верно, они заметили мои следы и теперь ищут меня. Должно быть, это саматари». Я больше не в силах была жить без огня и почти без еды. Ночью мне было холодно, свернувшись в клубок, я дрожала от стужи. И я пошла по этим следам. Они привели меня сначала в заросли кустарника, а потом к пустой хижине. На столбах висели гроздья спелых бананов и четыре связки стрел. Я подумала: «Может, это индейцы вайка». Мне рассказывали, что свирепые вайка убивают даже женщин. «Ну и что ж, пусть убьют». Я подошла к столбу и попыталась достать гроздь бананов. Несколько бананов упало на землю. Я подобрала их, выжала и съела. Кожуру оставила на земле: «Индейцы увидят и станут тогда меня искать».
В углу хижины лежал плод красной уруку. Я раскрасила им все тело, потом ногтями провела несколько бесцветных полосок. Смешала немного уруку с золой и нарисовала на лице черные полосы. Словом, я разрисовала себя точно так же, как индейцы, чтобы меня приняли за свою. Я подумала: «Завтра они наверняка сюда придут, не дадут же они сгнить бананам». Три-четыре банана я взяла с собой и пошла по тропинке в лес. Всю дорогу думала о том, что огня у меня нет, мне нечем даже прикрыться и что когда- нибудь голодный ягуар все-таки доберется до меня.
Когда я подошла к игарапе, то услышала неподалеку громкий смех. Один индеец сказал другому: «Тише, тут следы человека». «Значит, они нашли мои следы»,— подумала я. «Кто бы это мог быть? Вайка?» — сказал второй индеец. Говорили они на языке индейцев саматари. Я спряталась за большое дерево, которое индейцы называют сококума, и вся обратилась в слух. «Это следы не мужчины, а женщины»,— сказал первый. «Да, это женские следы»,—подтвердил второй. «Будь осторожен, есть мужчины, следы которых похожи на женские, такая у них маленькая нога». И оба индейца засмеялись.
Они прошли мимо меня, все разрисованные красным уруку: четыре мужчины и три женщины с детьми. Одна из них несла в корзине малыша. «Должно быть, саматари»,— подумала я.
Но, присмотревшись как следует, я увидела, что волосы у них выбриты больше, чем у индейцев саматари.
В игарапе меж скал образовался маленький бочажок. Я нашла там речных черепах и всякий раз, когда проходила мимо, бросала им плоды или кожуру, чтобы черепахи подросли. Я все надеялась раздобыть огонь, а тогда я смогла бы их сварить. И вот я их изловила, камнем разбила панцирь, отделила мясо, лапки и печень, завернула все это в листья и осторожно пошла вслед за индейцами. Я твердо решила украсть у них в хижине головешки, а потом снова убежать и отыскать дорогу к караветари.
Мужчины сильно били по стволам пупунье, чтобы вытащить из-под коры мушиба — больших червячков, которых они охотно едят. Одна из женщин громко сказала: «Начинается дождь. Сорвите поскорее листья пишиаанси, а то некуда положить червячков». Молодой индеец побежал прямо в моем направлении: ведь я как раз и пряталась в листьях пишиаанси. Он подошел совсем близко и стал собирать листья, перекусывая стебель зубами. Я была вся разрисованная красным уруку, и он меня заметил, выронил листья и в испуге воскликнул: «Кто ты? Ты не поре?» Он увидел мои длиннющие волосы и решил, что я поре — призрак, которого они очень боятся. «Нет, я не поре,— ответила я,— я Напаньума». Индеец окинул меня быстрым взглядом: «Нет, ты не Напаньума. Напаньума давно умерла. На ее костях уже вырос большой муравейник. Нет, ты поре». «Не кричи,— сказала я,— и не зови остальных, я не поре. Сегодня вечером я приду в вашу хижину». «В хижину?» — переспросил индеец. «Да, непременно приду,—подтвердила я и спросила: а вы кто такие?» «Мы намоетери».
Индеец неотрывно глядел на меня, потом собрал листья и ушел, испуганно повторяя: «Порекеве, порекеве». Он решил, что я порекеве — блуждающая душа умершей Напаньумы. Я испугалась, что подойдут другие индейцы, и спряталась в чаще. Но потом подумала: «Так я больше жить не могу, ягуары или саматари рано или поздно убьют меня». Тут я вспомнила, что однажды в селение, где живут саматари, пришли намоетери и привели двух собак: «Значит, они друзья».
Поре индейцы называют духа умерших и боятся его. Они говорят, что поре часто свистит на расчистке либо стучит по стволам деревьев. Нередко в лесу кто-то чихает, рубит деревья, ломает кусты, а посмотришь — вокруг никого. Все это делает невидимая людям душа умершего. До тех пор пока родные умершего не съедят его пепел вместе с банановой кашей, поре будет ночью бродить по лесу, сверкая горящими глазами, потому что душа умершего охраняет его пепел. И пока весь пепел не будет съеден, она не уйдет из леса. Индейцы говорят детям: «Не ходите одни на расчистку, не то поре вас накажет». Если же кто-либо потеряется в лесу и умрет и потом его не сожгут, то душа умершего будет вечно бродить по свету. Нередко женщины испуганно спрашивают одна у другой: «Где бродит сейчас душа того человека, которого так и не сожгли?» Индейцы боятся умереть раньше, чем они съедят пепел своих родичей, иначе их душа не достигнет жилища Туоно[27]. Поэтому вечером они нередко говорят: «Я могу завтра умереть от укуса змеи или от вражеской стрелы. Смерть всегда приходит нежданно, и я не успею съесть пепел. Надо устроить реахо».
Когда совсем стемнело, я тихонько подошла к хижине. Охотники принесли богатую добычу: птиц мутум и обезьян[28]. Из своего укрытия я видела, как они жарят мясо на костре, и слышала, что разговор идет обо мне. Один из охотников утверждал, что встретил меня, а другой отвечал, что я давно умерла. Тут я вошла в хижину и сказала: «Есть у вас огонь? Я очень замерзла». Индейцы зашептали: «Поре, поре». Они зажгли огонь, чтобы получше меня разглядеть. Один из индейцев сказал жене: «Уходи поскорей, это поре, а не человек». «Не убивайте меня! — крикнула я.— Я не поре. Саматари ранили меня стрелой, и целую ночь я и вправду была как мертвая. Но потом я убежала. С тех пор я скитаюсь по лесу без огня и почти без еды. Поэтому я и пришла к вам, не убивайте меня стрелой». И я заплакала.
Одна из женщин потрогала меня и спросила: «Ты и в самом деле Напаньума?» Я ничего не ответила, только заплакала еще громче. «Чего ты плачешь? — сказала женщина.— Иди сюда, садись возле огня. Я сварю тебе бананы. А когда согреешься, ложись в мой гамак».
Остальные все повторяли: «Неужели это Напаньума? Но ведь говорили, что ее давно съели черви. Как же она может быть живой?»
Я испугалась: вдруг и вправду я умерла. Потом подумала: «Нет, не умерла. Иначе как же я могла вернуться к живым». И сказала: «Да, одну ночь я была почти мертвой, но потом выздоровела. Смотрите, вот знак, оставленный стрелой». Я показала женщинам шрамы. Подошла другая индианка, посмотрела и сказала: «Верно, это Напаньума».
Первая женщина предложила мне: «Ложись в мой гамак. А я буду спать в гамаке мужа. Мы недавно
