— Боюсь, что я не смогу что-либо посоветовать.
— Мы сами не во всём можем разобраться, — заметил Хаким. — Мы лишь допускаем, что наши исследования нечто большее, чем теоретическая игра.
Мартин ткнул пальцем в выражение, которое вызывало у него некоторое сомнение:
— А скажите, для того, чтобы превратить материю в антиматерию, много ли понадобиться предварительно иметь антиматерии? Расчёт идёт частица на частицу или нет?
— Не думаю, — сказал Хаким. — Согласно момерафу Дженнифер, одна частица может стать причиной возбуждения и превращения многих других. Для этого достаточно узнать лишь структуру частицы.
— Что сделать очень непросто, если она находится на расстоянии, — добавил Торкильд.
— У нас нет ключа разгадке, как это сделать, — вздохнула Дженнифер. — Вот в чём различие между теорией и практикой.
Мартин тоже вздохнул.
— Все понятно? — поинтересовался у него Торкильд.
Мартин закрыл глаза и покачал головой.
Мартин сидел один в опустевшей комнате. Он пытался освоить момераф, но его мысли были заняты другим. Он думал о том, насколько изменилась команда в последние месяцы. Люди стали похожи на пассажиров, которые претерпевают худшие времена на корабле, плывущей наугад, или на расхлябанных, унылых студентов.
Ему страстно захотелось, чтобы время неслось стремительнее, чтобы события развивались, назначались свидания, происходило что-нибудь значительное, что-нибудь нетеоретическое.
Розины притчи становились все совершеннее, все изощрённее.
Соревнования по бегу закончились. Ганс выставил свою кандидатуру против победителя десяти этапов Рекса Дубового Листа и обыграл его на две секунды. Чрезвычайно гордый победой, Ганс отобрал для себя двух Венди для весёлой вечеринки. Они стали его первыми партнёршами с того момента, как он стал Пэном.
Мартин не заметил, кто были эти Венди, он слишком устал от нарастающего количества сплетен. Его не интересовало, с кем спал Ганс, украл ли он любовницу у Гарпала, как не интересовало и то, кто предпримет попытку овладеть Розой.
Сама же Роза — похудевшая на килограммов пять, с суровым, но и одновременно счастливым лицом — стала для Мартина наиболее интересной и тревожащей персоной на борту «Спутника Зари».
Мартин пришёл в носовой отсек, когда он опустел, чтобы расслабиться перед звёздной схемой и понаблюдать Вселенную без чьих-либо комментариев. Звезды впереди ещё не изменяли свой вид — казалось, эти яркие точки навсегда застыли на фоне безмерной тьмы.
Теории Дженнифер расстроили его. Он представлял себе невидимых врагов, которые, нанося им вред, действовали на расстоянии, как кукловоды.
— Какого чёрта мы здесь делаем? — спрашивал он сам себя. Мартин пришёл в носовой отсек помолиться, но он не мог сообразить, чему и за кого. Ничто не волновало его, никто не сочувствовал ему, никто не знал, что он в носовом отсеке. Никто не догадывался, как он одинок. Ничто не изменилось от того, что он был расстроен и нуждался в помощи, от того, что он Мартин, сын Артура Гордона, потерял путеводную звезду. Выполнение Работы уже не казалось достаточной причиной, чтобы жить.
Его отец наверняка решил бы, что вид глубокого космоса — самая прекрасная и впечатляющая вещь, какую только можно пожелать. Мартин не видел ничего, кроме рассыпанных брызгов света, утомительно действующих на глаза.
Он боролся с остатками боли много десятидневок, но горе мучало его, как плохо заживающая рана. Со временем боль уйдёт, и Тереза действительно умрёт для него… И Вильям…
Мартин тихо застонал. Он так много должен Вильяму, но ничего не может дать ему эмоционально, ни сейчас, ни когда-либо ещё.
Кроме горя, ранящего его своими острыми краями, ничего не имело значения для Мартина. Унылое небытие поселилось в его душе — чёрное, как тьма между звёздами. Комфортная пустота влекла к себе возможностью полностью отдаться ей, раствориться в ней.
Он думал о том, что обрадовался бы смерти, если бы она была концом и ничем больше.
То, чему он мог помолиться, оставалось слабым лучом надежды в его сознании. Это было нечто наблюдающее, оценивающее, сочувствующее и таинственное. Эта мудрость, сохранившаяся среди борющихся цивилизаций, обладала направляющей силой и давала шанс.
Это Нечто убаюкивало и пестовало его умершую любовь на своей груди, оно знало о его измене, но позволяло успокоение.
Он думал о мощном оргазме с Паолой, гораздо более сильном, чем те, что он испытал с Терезой.
Разочарование и звезды. Отличное сочетание, — подумал он.
Он призвал боли вернуться, позволил депрессии охватить его. Сердце замедлило свой ритм, веки закрылись, обволакивающее покрывало отчаяния накрыло его. Оно было более явным, чем память, ответственность или повседневная тоска жизни на корабле.
Никакого вмешательства.
Никакой заботы.
В любом случае эффект был успокаивающим. Он давал возможность отключиться от сложности мира, избавиться от борьбы и помешательства ума.
В середине спортивных состязаний, в период отчаяния Мартина, Роза Секвойа исчезла.
Кимберли Кварц и Жанетта Нападающий Дракон нашли её обнажённой и полумёртвой от жажды через пять дней. Они принесли её в учебную комнату. Ариэль встала на колени и, оттянув голову Розы назад, пыталась влить в рот Розы воду. Взгляд блуждающих глаз Розы витал где-то в пространстве между людьми.
— Какого чёрта ты это сделала?! — заорала на неё Ариэль.
Роза улыбнулась. Струйка воды текла из её рта, потрескавшиеся губы кровоточили. Её лицо было запачкано засохшей кровью, нижняя губа искусана.
— Оно снова приходило ко мне, — пробормотала она. — Я стала опасной. Я могла нанести вред кому- нибудь.
Ганс, взбешённый, ворвался в учебную комнату и, отодвинув Ариэль, встал перед Розой.
— Поднимайся, дьявол тебя побери, — зашипел он.
Роза послушно встала, пошатываясь, от неё исходил кисловатый запах, на груди виднелись капли засохшей крови.
— Ты что спятила? — закричал Ганс.
Она покачала головой, застенчивая улыбка обнажила раны на губе. Они все ещё кровоточили.
Ганс схватил Розу за руку и обвёл глазами комнату в поисках того, к кому можно обратиться. Ариэль вышла вперёд и Ганс протянул ей, словно собачий поводок, безвольную руку Розы.
— Накорми и вымой её. Затем запри в её каюте. Жанетта, а ты будешь охранять дверь, чтобы она не могла выйти.
— Я должна рассказывать истории сегодня, — кротким голосом сказала Роза. — Поэтому я и вернулась.
— Ты ни с кем не будешь говорить, — отрезал Ганс. Заложив руки за спину, он, не оглядываясь, удалился.
Мартин последовал за ним. Его уныние сменилось гневом.
— Она больна, — сказал он Гансу. — Она не может отвечать за свои поступки.
— Я тоже болен, — отпарировал он. — Мы все больны. Но она, к тому же, сумасшедшая. А как насчёт тебя? — накинулся он на Мартина. — Да ты раскис, как последняя мокрица. Гарпал не лучше. Что, чёрт побери, происходит?
— Мы упали в глубокую яму, — ответил Мартин.
— Так давайте выбираться из неё — вместе, с божьей помощью!
— Бога нет. Я надеюсь, что нет. Никто нас не слышит.
Ганс посмотрел на него с сожалением.
