Она пыталась представить себе десятки миллионов камнежителей – подобное население вполне мог вместить один Пушинка-город, – движущихся по коридору в машинах-роботах.
Вход в библиотеку представлял собой монолитную плиту из материала, напоминающего черный мрамор. Когда они приблизились, усиленный динамиком голос попросил их остановиться для идентификации личности. Они стояли целых две минуты, прежде чем им позволили войти.
Широкий полуэллипс поплыл в сторону, открыв черное пространство. Внутри их ждали вездесущие сотрудники службы безопасности в сером и черном, проверившие пропуска еще раз. Внутренность библиотеки была ярко освещена; дополнительного подвесного освещения не требовалось.
– В Пушинке нет выключателей, – пояснил Такахаси. – Мы в точности даже не знаем, как ток подается к лампам, а тем более откуда он берется.
Сама библиотека была меньше по объему, чем ее двоюродная сестра – или предшественница – в Александрии, и не было видно стеллажей с книгами. Пол представлял собой покрытую пастельно-голубым ковром площадку, над которой тянулся без видимой опоры лист из мягко светящегося белого материала. На площадке стояла, по крайней мере тысяча лимонно-зеленых мягких кресел. Перед каждым сиденьем крепилась на сером постаменте блестящая капля.
Здесь полностью отсутствовали признаки разрушения.
Такахаси подвел ее к креслу. Оно было окружено записывающим и контрольным оборудованием, выглядевшим явно не к месту и явно установленным научной командой.
– Обычно мы пользуемся этим, но выбор за вами.
Патриция покачала головой.
– Мне это не нравится.
Скользя между рядами кресел, она выбрала одно, примерно в двадцати метрах от края, и села.
Такахаси подошел к ней.
– Вы можете увидеть отсюда весь Камень – каким он был, – сказал он. – Хотите совершить путешествие по городам в то время, когда они были заселены? – Руперт отодвинул скрытую тканью крышку на подлокотнике кресла и показал, как пользоваться простым пультом управления. – Это лишь основы. Есть сотни других трюков. Чувствуйте себя свободно, экспериментируйте. Думайте об этом как об отдыхе. У меня здесь нет особых дел, так что я подожду снаружи. Присоединитесь ко мне, когда закончите – скажем, через час или около того.
Ей было не очень приятно оставаться одной, и она высоко ценила то, что Лэньер сопутствовал ей в Александрийской библиотеке. Однако она кивнула в знак согласия и, манипулируя пультом, поудобнее. Перед ней появилось простое круглое графическое изображение, столь же ясное и четкое, как некий твердый предмет. Такахаси объяснил не все, и Патриция случайно включила учебную программу. Та исправила ее ошибки и сообщила – на американском английском лишь с легким акцентом, – как правильно пользоваться оборудованием. Затем программа снабдила ее номерами и кодами других типов информации.
Она вызвала студенческий базовый справочник по городу второй камеры. В то же мгновение ее окружила Александрия. Казалось, что она стоит на балконе квартиры в нижней части одного из небоскребов, глядя вниз на оживленные улицы. Иллюзия была полной – она даже знала, как выглядит «ее» квартира. Она могла повернуть голову и посмотреть назад, если бы пожелала – собственно, она могла даже передвигаться, хотя знала, что сидит на месте.
Голос, звучавший в ушах – или где-то в голове, – объяснял, что именно она видит.
Она провела полчаса в Александрии, разглядывая одежду, которую носили люди, их лица, их прически, мимику и манеры. Некоторые из одеяний привлекали ее, другие были абсолютно пуританскими. Одним из наиболее популярных стилей для женщин было прозрачное платье – обычно розовое или оранжевое – со шляпкой, прикрытой сверху маленьким красным диском из какого-то пушистого материала. У некоторых женщин были шестиугольные голубые знаки на левой лопатке…
(«?»
«Для получения информации по обозначению положения и должности введите следующую кодовую строку…»)
…а у других – красные ленты, перекинутые через правое плечо, заканчивавшиеся золотыми шариками. Мужская одежда была не менее цветастой; различия, казалось, говорили о несколько иных отношениях между полами, чем в ее время в ее мире.
Она слышала их речь. Это был своеобразный язык, напоминающий валлийский с английским и французкими вкраплениями.
(«На каком языке вы – это устройство – общаетесь со мной, и откуда вы его знаете?»
«На английском конца двадцать первого века, самом раннем, доступном без специального кода, выбранном на основании вашей речи перед доступом к данным».)
Хотя этнические группы все еще сохраняли родные наречия, многие языки слились в единый, причем языки изменялись очень быстро. Это возможно благодаря тому, что обучение было ускорено с помощью специальных устройств – таких же, как и в библиотеке. Можно было выучить любой новый язык или наречие за несколько часов.
Что касается письменности, то, как поняла Патриция, графика – как это ни парадоксально – усложнилась. Было ли здесь время, когда в моде была изящная словесность?
(«Это знаменитая площадь Надера, получившая премию за архитектурное совершенство, прежде чем Пушинка-корабль покинул Землю…»)
Она внимательно слушала, полностью погрузившись в созерцание. Некоторые мужчины щеголяли в напоминавших кильт юбках и блузах с широкими рукавами, другие носили деловые костюмы, которые были бы вполне уместны в Лос-Анджелесе двадцать первого века. Обувь, казалось, полностью вышла из моды, вероятно, потому, что автоматика поддерживала идеальную чистоту.
(«Как насчет социальных отклонений? Гетто, колонии?»)
