- Ладно, - повторил директор и поглядел на Ковача. - Но если тебе там будет плохо, сразу обращайся ко мне. Чтобы по том не говорили, будто мы обижаем хороших работников.
- Обращусь, - сказал Ковач. И безо всякого перехода спросил: - Так, значит, я сейчас еще одну смену отстою?
- А потянешь? - усомнился директор.
- Потяну, - коротко ответил новый сталевар и добавил: - Я же должен отработать и за тех, кто будет мне дом чинить.
Директор прищурился.
- Ты ври, да не завирайся. И не заносись выше небес. Ты уже две смены отстоял, на третью идешь. И хочешь сказать, что сумеешь заменить пять человек?
- Сумею, - очень спокойно, без эмоций, сказал Ковач.
- А потом тебя на «скорой помощи» из-за перегрузок организма, да? И мне - по шапке за несоблюдение правил техники безопасности и медицинских норм?
- Ничего со мной не случится, - уверенно заявил Ковач. Никаких перегрузок. Можем поспорить.
- Поспорить? Детский сад какой-то! - фыркнул директор. Но сталевары, собравшиеся вокруг за время этого разговора, зашумели:
- А что? Почему не поспорить? Нормальное дело!
- Яи сам за него поспорить готов, - сказал дядя Коля Мезецкий.
Директор огляделся.
- Глупость какая-то ... Ну ... давайте поспорим, если всем вам этого хочется. На что?
- На зарплату вовремя! - выкрикнул кто-то. Мне показа лось, это был Васькин отец.
Директор повеселел.
- Ну теперь-то это самое простое. А ты что готов поставить, если проиграешь?
- Я не проиграю, - отчеканил Ковач.
- А все-таки? ..
- Что ж ... - Он задумался. - Если проиграю, то никогда не могу уйти по собственному желанию, пока вы сами меня не отпустите.
- Годится! - кивнул директор.
И они ударили по рукам. Ковач огляделся. Его взгляд на секунду задержался на мне и моих друзьях - и, мне показалось, я различил в его взгляде такой же стальной блеск, как и ночью.
Нам очень хотелось остаться и посмотреть, чем кончится пари - ведь Ковачу предстояло отработать еще восемь часов, но наши отцы нас заметили и поманили к себе.
- Получилось! - сказал отец, обнимая меня за плечи. - Теперь заживем!
- Такой случай можно и отметить, - сказал отец Борьки, дядя Сережа Полянов.
- Точно! - согласился Васькин отец, дядя Витя Губкин. - Зайдем в «Звездочку».
- И пацанов чем-нибудь порадуем, - кивнул отец. - Только не мороженым, конечно.
«Звездочка» была чем-то средним между кафе и забегаловкой. Там стояли столики, а по вечерам даже включали музыку и обслуживали официанты. Напротив был маленький зальчик, там «стояли», давали спиртное в розлив под легкую закуску - бутерброд с котлетой или несколько ломтиков селедки на тарелке. Можно было взять и молочный коктейль, и мороженое, и песочные пирожные.
- А почему не мороженым? - спросил Васька.
- В такой-то мороз? - ответил его отец.
- Мы привычные, закаленные! - сказали мы с Борькой. То есть я сказал «привычные», а он - «закаленные».
Наши отцы рассмеялись.
- Ладно, пошли. На месте разберемся. Времени у нас мало, дел полно - надо срочно ремонтировать «инженерный дом».
Мы вышли с территории комбината, прошли две улицы и завернули в «Звездочку». Там наши отцы взяли нам по пирожному, себе - по сто граммов водки, одну полуторалитровую бутылку минералки на всех нас шестерых и заняли единственный «сидячий» столик в самом углу.
- Ну, за успех! - сказал Борькин отец, поднимая свой стакан.
- И за нового работника! - добавил мой отец.
Они выпили, и дядя Витя Губкин, плеснув себе немного минералки в опустевший стакан, сказал:
- И все-таки интересно, откуда он взялся?
- А ты не понял? - прищурился мой отец.
- Понять-то понял, но все равно не верится, - отозвался дядя Витя. - Хотя, конечно, когда он эту стопудовую болванку в одиночку своротил ...
- А я скажу, что без Мезецкого тут не обошлось, - сказал ДЯДЯ Сережа Полянов. - По своей воле Ковач не появляется. Хотя ... лучше об этом помалкивать. Но мне все равно интересно, почему ...
- Ты прав, что нужно помалкивать! - перебил его мой отец и быстро глянул на нас. - И без того разговоров не оберешься, особенно когда он пари выиграет ...
- Хочешь сказать,
Мы отправились домой. Сумерки сгущались, хотя было всего лишь около четырех: зимой дни совсем короткие.
- А все-таки кто он? - спросил я у отца, когда мы остались вдвоем. - Кто?
- Александр Ковач, кто же еще.
- Много будешь знать, плохо будешь спать, - буркнул отец.
Дома он сразу же, пока мама разогревала борщ, пошел в сарай и стал вынимать половые доски, выбирая попрочнее. А я, воспользовавшись моментом, положил на место взятый утром нож. Хорошо, что его никто не хватился, иначе бы мне многое пришлось объяснять.
Отец ушел сразу после обеда. Доски он погрузил на большие санки, на которых мы перевозим дрова, и повез их в сторону «инженерного дома». Еще он взял молоток, пилу и по горсти гвоздей разных размеров.
А я уселся за учебники. Но мне с трудом удавалось сосредоточиться на уроках, мысли мои витали где-то далеко-далеко.
Очень он странный, этот Александр-Ласло Ковач, думал я.
Его появление, да еще так кстати - настоящая тайна. И вовсе не из Казахстана он приехал, врет все. Но в то же время зачем ему врать?
Возможно, пришло мне в голову, он врет не ради себя, а ради дяди Коли Мезецкого ...
Однако при чем тут дядя Коля? Или, вернее, почему надо врать ради него?
Впрочем, документы у этого Ковача есть, и нормальные документы ...
А может, пришло мне в голову, это вовсе не его документы? Может, он от кого-то прячется? И вообще - он преступник, а дядя Коля помогает ему скрыться - в память о его отце, которого дядя Коля знал?
Я вспомнил холодный, одновременно бездонный и непроницаемый взгляд Ковача.
Похожий взгляд был у двоюродного брата моего отца, дяди Степы, когда он заезжал к нам по пути домой, возвращаясь из лагерей, где провел восемь лет. Отец поспешил его спровадить, хотя и не грубо, дал в дорогу домашних консервов и немного денег и сделал все, чтобы дядя уехал рано утром, только переночевав. Но дядин тяжелый взгляд я запомнил, и еще наколки, которыми был покрыт его торс: дядя долго парился в бане, потом вышел в предбанник, взял у меня полотенце и подмигнул мне, его мускулы заходили, а на них - бесенята и всякое прочее, изображенное на наколках, зашевелилось, как живое. Потом он сидел за столом, ел много и жадно и вел странные разговоры, которых я почти не понимал, а отец сидел напротив и разглядывал стол, стараясь не поднимать глаза на своего двоюродного брата. А еще отец прикрикнул на меня, увидев, что я верчусь рядом, и велел немедленно идти спать.
Хотя нет, у дяди Степы взгляд был тяжелый совсем по-другому. В нем, если хотите, не было холодной несгибаемости, превращающейся в полыхающее пламя, как у Ковача. Холод в его глазах и оставался холодом, и был он скорее не стальным, а свинцовым ... Да, точно. Если искать сравнение через различие в
