— Послушайте, помните, как в «Таинственном острове» Жюля Верна они разводили огонь, сделав линзу из стеклышек двух часов? Ну, вынули из часов стекла, приложили друг к другу, и получилась выпуклая с двух сторон линза? Часы у нас есть, вагон деревянный. Может, нам удастся поджечь его и выбить горящие доски?
— Утопающий хватается и за соломинку, — сказал Климентьев, тяжело поднимаясь на ноги. — Давайте делать линзу.
Он снял с запястья свои часы, я отдал ему свои, и через пять минут линза была готова. Климентьев вскарабкался к окошку с солнечной стороны и стал поворачивать линзу туда и сюда, чтобы огненный сконцентрированный лучик попал на край дерева.
— Нам бы хоть немного выжечь дерево руг одной из решеток — глядишь, она и дастся, — пробормотал он.
Немало времени прошло, но в конце концов над этой черной и обуглившейся точкой завился легкий дымок.
— Ура!.. — не закричали, а еле слышно выдохнули мы с Ванькой. Дымок становился все гуще, а с ним густели наши надежды.
И тут солнце закрылось тучами, лучик пал, дымок стал таять. Климентьев постарался выглянуть в окошко.
— Солидное облако, — сообщил он. — Это надолго. Каюк, ребята.
Он спустился вниз и присел, понурив голову, на рулон алюминия. Похоже, силы начинали совсем оставлять и его.
— Эх, — вздохнул я, — что мне мешало додуматься до этого на полчаса раньше? Доски успели бы заняться как следует — и мы бы вышибли решетку!
— Если бы да кабы... — пробормотал Климентьев. — Пожалуй, и впрямь остается надеяться только на вашего Брюса.
Ванька вдруг хмыкнул.
— Мне новая «крестословица» пришла в голову, — сообщил он. — «На Брюса надейся, а сам не плошай».
— «Крестословица»? — удивился Климентьев странному слову.
— Это мы такую игру придумали, — объяснил я. — Скрещивать пословицы между собой. Можем и сейчас поиграть.
— Ага, нам сейчас только в игры играть! — устало и иронически фыркнул Климентьев.
— А почему бы и нет? — сказал Ванька. — Ведь эта игра уже подсказала нам несколько хороших идей. Может, и сейчас мы придумаем что-нибудь этакое!.. Ну, что поможет нам спастись.
— Времени слишком мало, — сказал я, наблюдая, как свет в окошках тускнеет, и чувствуя, как тянет первым вечерним холодком. — А так что ж не попробовать. — Я задумался. — Вот, например. «Повадился кувшин по воду ходить — там ему по-волчьи выть».
— Смешно, — согласился Климентьев. — Но никакого практического смысла я не вижу.
— Это только разминка, — сказал я. — Придумывайте дальше.
— Ну... — Климентьев напряженно задумался, даже нос наморщил — ему никак не хотелось показаться менее изобретательным, чем мы, — потом просиял: — «Минута рубль бережет!»
— Теперь моя очередь, да? — малость оживившись, спросил Ванька. — Тогда вот: «Не все коту масленица — люби и саночки возить!»
Я быстро перебрал в уме пословицы, которые мы еще не использовали.
— «Всякому овощу — волк за дверью!» теперь вы, Василий Петрович.
— Это точно, — кивнул Климентьев. — За этой дверью нас такие волки ждут, только держись... А я, пожалуй... — Он опять задумался. — «Человек человеку — волк, товарищ и брат!» Это ничего, сойдет?
— Сойдет, — милостиво согласился Ванька. — А я скажу... «С кем поведешься — тем и битым быть!»
— Это совсем про нас, — криво улыбнулся Климентьев. — Теперь ты, Борис.
— «Мал золотник, да жестко спать!» — выпалил я.
— А я вот... — Климентьев замялся. Игра в крестословицы» давалась ему труднее, чем нам. — «Лучше синица в руках, чем поперек батьки в пекло».
Мы и это одобрили — надо ж дать человеку время войти в игру — и Ванька, как следует подумав, выдал:
— «Кто мягко стелет — борозды не испортит!» — И сразу пожаловался: — Я не совсем то хотел сказать. Я хотел что-нибудь придумать с пословицей «Знать бы, где упасть — соломки подстелил», но тут столько вариантов, что глаза разбегаются, и не знаешь, какой выбрать, какой лучше всех и красивше! Тут и «Знать бы кошке, на чье мясо упасть», и «Пьян, не пьян, а соломки подстелил», и...
— Стоп! — Климентьев бодро поднялся на ноги. — Вот оно!
— Что? — в один голос спросили мы.
— Неужели не поняли? Выбраться из вагона мы не можем. Но мы знаем, где вагон упадет! Значит, можем заранее «соломки подстелить». Надо только придумать, как нам это сделать, — то есть, как устроиться, чтобы при падении вагона остаться целыми и невредимыми и сбежать, прежде чем нас начнут искать среди обломков!
— Здорово! — Ванька тоже встал. — Нам бы зацепиться куда-нибудь. — Или найти что-нибудь мягкое, чтобы нас не расшибло. — Он огляделся. — Только я тут ничего мягкого не вижу, одно сплошное твердое. Весь это алюминий! — И он с отвращением пнул ближайший к нему рулон алюминия.
— Вот и хорошо, что твердое, — сказал я. Ведь из этого алюминия каждому из с можно сделать нечто вроде панциря, и панцири примут на себя все удары. Вот только надо выбрать подходящие куски...
Климентьев с невесть откуда взявшейся энергией уже ворочал металл.
— Распиленные пополам лодки! — провозгласил он. — Половинки лодки как раз достаточно, чтобы вместить всех нас. Если две половинки сложить так, чтобы получалось нечто вроде шатра...
— Да, но как их скрепить между собой? — спросил я. — Ведь при падении такой шатер развалится надвое, а для нас это совсем не годится.
— Скрепим! — Климентьев завелся. — Складываем шатер — и обматываем его любым достаточно длинным рулоном алюминия. Ну, нечто вроде алюминиевого бинта получится, понимаете? Заодно слой металла будет толще, а значит, будет лучше нас защищать! — Он на секунду задумался. — Обмотать рулоном можно так, чтобы оставить лишь небольшой выход, достаточный, чтобы мы залезли и вылезли. Сквозь такой панцирь нас ничто не пробьет, будем сидеть как в танке! Главное — успеть быстро выбраться и сбежать, когда от вагона останутся одни обломки. Нам надо будет буквально на двадцать метров отойти — в темноте нас хрен с два кто найдет, и местность я хорошо знаю, сразу проведу вас в какой-нибудь подходящий сарайчик, где мы отсидимся до прихода подмоги!
Вдохновленные его словами, мы энергично взялись за дело. Взяли носовые части двух распиленных лодок, составили между собой, выбрали самый подходящий рулон алюминия и принялись обматывать получившийся шатер, предварительно загнув край рулона и зацепив его за борт одной из лодок. Мы выбрали рулон металла шириной меньше метра, но довольно пухлый и объемный, длиной метров двадцать, если не больше. Хоть алюминий и мягкий металл, но гнуть его так, чтобы он вплотную прилегал к нашему «шатру» и жестко фиксировал его половинки, не давая им отойти друг от друга, все равно оказалось достаточно трудно. Если бы мы взяли рулон шириной метра полтора, мы бы вообще не справились. К тому времени, когда мы достаточно прочно обмотали «шатер» и положили его набок, чтобы обмотать со стороны «днища» (или «пола», как хотите; с открытой, в общем, стороны), оставив лишь небольшой лаз, уже почти совсем стемнело, а пот с нас катился градом. Мы перекрыли листовым алюминием где-то с треть открытой стороны, когда вдалеке послышался паровозный гудок.
— Едут!.. — сквозь зубы процедил Климентьев, стараясь распрямить очередной кусок рулона так, чтобы он лег вплотную к краям нашего шатра. — Поднажмите, ребята! Осталось совсем немного! На две трети закроем — и хватит! Или мы — или они!..
Мы успели как раз вовремя — на последнем выдохе загнули и зацепили конец рулона, до которого наконец добрались, за один из швов — приблизительно так, как скрепляют бинт, заправляя его за нижние гои бинта, — и почти без чувств повались на нашу конструкцию, напоминавшую то ли потрепанный в
