«оформителей разрешений» — либо этого Олега Кирилловича, либо безымянную пока девушку, ему помогающую, либо Виктора Григорьевича с черной бородой — наши давно обработали, и они добросовестно предоставляют нам нужную информацию. Не удивлюсь, если и все трое подписаны, потому и участвуют в мошенничествах, не особо боясь последствий. Знают, что мелкие грехи им простятся, если они вовремя доложат о попытке крупной контрабанды… Вы как думаете, Николай Иванович?
— Похоже на правду, — кивнул генерал. — Но давайте послушаем, что ребята скажут. Мне интересно, что в их головах варится.
Жорик поднял руку.
— Да, Шлитцер? — сказал Осетров.
— У меня идея такая, — Жорик встал, — что врага надо бить его же оружием!
— В смысле? — Осетров не очень понял, да и все мы, надо сказать не врубились.
— Я о том, что хочется этой Васьковой разыгрывать старушку — ну и пусть ее! Я предлагаю переодеть меня «бабушкой Алешки» — вы мои способности знаете, я старушку отменно сыграю. Икону мне какую- нибудь подберете, и позвоню я по этому телефону, и сойдусь напрямую с этой Васьковой! «Добрый день, милая, это здесь, что ли, икону могут купить?» — изобразил Жорик дребезжащим старушечьим голосом. — Нужно только грим навести, вены там вздувшиеся, старческую кожу, седой парик нахлобучить — это пара пустяков! Представляете — две поддельные старушки лицом к лицу! Это ж умереть можно будет!
— Может, и можно будет, — Осетров старался говорить сухо, но улыбку сдержать не мог, — только это не выход.
— Но почему?! — заспорил Жорик. — Я столько ценного узнать смогу…
— Кто его знает, сможешь или нет, — сказал Осетров. — А вот что влипнуть ты сможешь и насторожить всю их компанию, это да. Начнем с того, что вовсе не факт, что ты с Васьковой встретишься. Скорей всего, встречаться по поводу продажи иконы ты будешь совсем с другими людьми…
— …И эти люди почти наверняка мне предложат где-нибудь с их подделками стоять! — выпалил Жорик.
— Опять-таки, то ли предложат, то ли нет, а риск для тебя слишком большой. Нет, не дам я разрешения на эту авантюру, — сказал наш директор.
Жорик немного скис.
— Но прошу хотя бы эту идею иметь в виду, чтобы воспользоваться ею, если необходимость возникнет, — сказал он. — Вы же знаете, что актер я первоклассный! Как я Бабу Ягу играл, и…
— Хорошо, — кивнул Осетров. — Иметь в виду будем. Садись. — Он повернулся к поднявшему руку Володьке Дегтяреву. — Слушаем тебя.
— Меня удивляет, — сказал Володька, — что один случай довольно резко отличается от остальных. Тот случай, что на Тверской. Всюду были настоящие старушки, а тут — молодая женщина, переодетая старушкой. Всюду было организовано так, чтобы разрешение на вывоз можно было получить без нарушения каких-либо правил и законов, а тут — человек забирает из конторы на выходные служебную печать, и не просто служебную… она ведь наверняка гербовая, государственная, так?.. и дальше готов мухлевать с документами, оформив кое-что задним числом, то есть, действует, рискуя всей карьерой и почти подставляясь под уголовное дело, и ради чего? Ради лишних пятидесяти долларов?.. Но это же несерьезно! Почему было не уговорить этого датчанина подождать до понедельника и сделать все без нарушения правил? И здесь же странным образом возникает попытка убийства этого художника, Буркалова, — соседа по мастерской, одного из главных действующих лиц этой странной истории, Васьковой! Очень странно!
— Хорошо, — сказал директор. — Еще идеи есть?
Лешка Конев поднял руку.
— Я хотел бы спросить у Виталия Яковлевича… Виталий Яковлевич, вам очень много известно о том, что в мире искусства делается. Вы не знаете случайно, сколько Васьковы получают за свои картины?
— Почему же, знаю, — улыбнулся Виталий Яковлевич. — Оба они — художники модные, поэтому и работы их стоят немало. Евгений Васьков получает от двух до трех тысяч долларов за полотно. Наталья Васькова — поменьше, от тысячи до полутора тысяч долларов, но и это по нашим временам очень хорошо.
— Я приблизительно так и думал, — сказал Лешка. — На своих картинах они могут зарабатывать приблизительно по пять тысяч долларов в месяц на двоих. А с поддельной иконы им выходит не больше чем по двадцать пять долларов, учитывая, что и труд старушек надо оплачивать, и многим другим платить, чтобы все шло без сучка и задоринки. То есть, я исходил из расчета, что в среднем им удается сбывать подделку за восемьдесят долларов. Возможно, я и преувеличил, хотя думаю, что не намного. Сколько подделок они могут сделать в месяц и скольких старушек нанять, чтобы эти подделки реализовать? Ну, допустим даже по пять икон в день, сто пятьдесят в месяц. Получается четыре с половиной тысячи дохода в их карман. Меньше их дохода как самостоятельных художников, и к тому же, если они делают по пять икон в день, у них, наверное, на свои картины времени не остается. А ведь им выгоднее написать еще картину на продажу, чем наштамповать пятьдесят икон! Об этом я уже говорил, когда мы отчитывались: это слишком дешевый бизнес! Если уж делать подделки для всей Москвы, то делать их лучшего качества — я думаю, это у них не так много времени заняло бы — и сбывать их можно было бы долларов по сто пятьдесят, по двести. Да и еще ведь расходы на доски, на краски… Получается много суеты и напряга ради того, чтобы остаться в убытке, по сравнению с тем, что они иначе могли бы заработать. Вот это я и хотел бы особо отметить. И еще. Если Буркалова хотели убить, то за большие деньги — за его мастерскую или еще за что-то. А ради тех денег, которые вращаются в этой афере с иконами, не убивают, да и как Буркалов может быть причастен к этой афере? Если бы он был одним из изготовителей икон, мы бы обязательно нашли следы. С другой стороны, не надо забывать, что он и вправду — сосед Васьковых, и мог много знать об их делах. Я все это к тому, что или Васьковы ведут очень хитрую игру, и их бизнес намного круче, чем кажется, либо они вовсе не главные, и участвуют они в этой игре из интереса, из озорства, помогая кому-то дурить иностранцев, но при этом вкладывая в дуриловку ровно столько сил и средств, чтобы это не мешало их основным занятиям. Мне кажется, что переодевание Натальи Васьковой говорит в пользу этой второй версии: Васьковым нравится морочить людей, наказывая их за жадность и глупость, любят они розыгрыши, вот и все. Конечно, надо как можно скорее найти Буркалова в его деревне Поплавцы и выяснить, кому он встал поперек дороги или что такого опасного ему может быть известно. Думаю, покушение на него никак не было связано с иконами.
— Хорошие соображения, — одобрил Виталий Яковлевич. — Но тут есть, что возразить. Например, если допустить, что Евгений Васьков продолжает писать картины как писал, а иконами занимается жена, то получается, что он-то ничего не теряет, а она вместо полутора тысяч долларов приносит в семейный бюджет около трех тысяч. Ради такой весомой прибавки можно и покрутиться, верно? Но все-таки что произошло на Тверской? Почему этот случай отличается от прочих, и могут ли эти странности быть связаны с попыткой покушения на Буркалова, который, заметим, сам до этого был впутан в перепродажу икон. Мне кажется, я смогу вам дать ответ. Для этого мне надо сделать только один звонок.
Он вынул из кармана мобильный телефон и набрал номер.
— Привет, Сергей… Слушай, тебе ничего не говорит такое имя, Ханс Гьельструп? Да вот, всплыло, в довольно забавных обстоятельствах, и, вроде, слышал я его когда-то, но где и когда… Да, датчанин… Да, все точно… А ты не знаешь, связывало его что-нибудь с Васьковыми, Евгением и Натальей? Ах, вот как! Тогда все ясно. Да так… Благодарю за консультацию. До скорого.
Убрав телефон, он обратился к нам.
— Да, все встало на места… Понимаете, я обратил внимание на еще одну странность, о которой вы упомянули в своих рассказах, но, похоже, значения ей не придали. «Анна Ивановна» — то есть, Наталья Васькова — сообщила вам, что может и не продать икону, «если покупатель ей не понравится». Зачем она оставила за собой право выбора покупателя? Не потому ли, что ей надо было отдать эту икону конкретному человеку?.. — Виталий Яковлевич глубоко вздохнул. — Этот Ханс Гьельструп — довольно известный коллекционер современного искусства.
Из таких, знаете, любителей, которые часами могут красиво рассуждать, чем одно абстрактное пятно отличается от другого и в чем гениальность картины, состоящей из старого тапочка и нескольких пакетов от пылесоса, приклеенных к холсту, но при этом не отличит, скажем, французскую живопись восемнадцатого века от голландской семнадцатого, а уж подлинную икону от поддельной не отличит тем более. Он узнает какие художники модные, таких и покупает. При этом он жадноват и не очень честен, хотя человек богатый.
