В зале темно. Я дышу ему в ухо. Я называю его Пух.
На экране что-то происходит, но то, что происходит между нами – гораздо интереснее. Он одним пальцем приподнимает мне юбку, я, как учительница указкой, шлепаю его по руке флаером.
С тех пор как мы были спичками, мы больше ни разу не были вместе.
Вибрирует телефон, переключенный на бесшумный режим.
Сердце идет ко дну, как подбитый корабль. Тот самый номер.
Сработал автоответчик.
Не обращаю внимание на руку, которая замирает у меня на бедре.
Слушаю. Надеюсь, что удары сердца не заглушат того, что записано.
Смутно надеюсь, что сообщение не оставлено.
Оставлено.
Сначала мне показалось, что это Антошка.
Нет, просто детский голос.
Ребенок. Мальчик.
Сообщил мне о том, что я скоро наемся грибов. И сдохну. И чтобы я не расслаблялась. И что я – гадина. Скользкая, ползучая гадина.
На экране главный герой стрелял в своих врагов, и они падали, десяток за минуту, и были похожи на пустые жестяные банки в тире в Сокольниках.
Это было самое крупное издательство в Москве.
Им управляла женщина. Она сидела в просторном кабинете, больше похожем на будуар. В хрустальной вазе, рядом с хрустальным пресс-папье, аппетитно блестела черешня. В тон к черешне на Вере («Давайте сразу на «ты». Я – Вера») была надета блузка. И – как маленькие черешенки – в ее ушах были сережки.
Вера заикалась.
– Вы видели наш ти-ти-типовой договор?
– Да. Я отдала его юристу.
– П-п-правильно.
Она сказала, что договор, который я подписала по первой книге, – это просто позор!
– Г-г-грабеж средь бела д-дня! – Это она про моего лысого современного издателя. – М-м-мы предлагаем тебе договор с-с-сразу н-н-на пять книг.
– Я поняла.
– Мы п-п-платим аванс.
Я сделала крайне заинтересованный вид.
– М-м-м-миллион долларов.
Ненавижу, когда заикаются. Ничего не понятно.
– М-м-миллион наличными!
Когда говорят «ее глаза заблестели» – имеют в виду меня.
– Миллион долларов? – спросила я. По-детски так. Как будто мы играли в «Монополию».
Вера кивнула.
– М-миллион.
Я смогу выкупить свой дом, который мой бывший, по мудрому совету своей матери, оформил в ипотеку, на свое имя, на пятнадцать лет.
– Неплохо, – похвалила я Веру. Хотя выглядело это так, словно я похвалила черешню, аккуратно положив косточку в пепельницу.
– И м-м-м…
– Миллион, я поняла. – После того как повторишь это слово несколько раз, произносишь его уже запросто, как, например, макароны.
– М-м-мы дадим вам охрану. К-к-к-круглосуточно.
– Охрану? – Я внимательно посмотрела на Веру. Наверное, надо быть психологом, чтобы сидеть в кабинете с черешней и раздавать миллионы всем подряд. – Охрана мне не помешает.
Правило № 2. Если у вас завелся маньяк, вы никому не должны рассказывать о нем. Никому и ни при каких обстоятельствах. Включая подружек, женихов и издателей.
Сан Саныч сказал, что детей часто используют, например, в сицилийской мафии. Как способ угроз.
Потому что голос ребенка не идентифицируется.
Еще он сказал:
– Ты почему-то дорога моему шефу. И он дал мне карт-бланш на все мероприятия.
