порозовели. Сразу же стала видна тихих тянь-шаньских елей ранняя седина… Рядом, задумавшись тяжко, — и далеки, и близки, — высятся многоэтажки, лепятся особняки. В городе — сотни дорог, вечность в себе таящих. Город — всегда диалог прошлого с настоящим. Есть в нем и детство, и зрелость. Есть и лицо, и нутро… Двинулся первый троллейбус, и задышало метро… Вот, добежав, дотикав, пробуя голос свой, полмиллиона будильников грянули над Москвой! Благовест наш небогатый, утренний наш набат… Вот проснулась Таганка, потягивается Арбат. Кузнецкий рекламы тушит. Зарядье блестит росой. Фыркает Пресня под душем! Останкино шпарит трусцой!.. К определенному сроку по мановенью руки плюхаются на сковородку солнечные желтки!.. Пьет чай Ордынка и Сетунь… И снова, идя на рожон, мужья забором газетным отгородились от жен. Встанут не раньше, не позже, жажду свою утолив… Будто гигантский поршень, в доме работает лифт. Встретит всех у порога запах умытой листвы… Нас у Москвы очень много, много нас у Москвы! Мы со столицей на равных, мы для нее — свои! В креслах башенных кранов и на постах ГАИ. В гордых концертных залах, в шахтах и облаках. На производстве — в самых невероятных цехах! Мы этот город ставим!
