Продолжая размышлять, Теодор с присущим ему экстремизмом объявил самому себе, что старая русская литература, Тургенев, Толстой, в общей перспективе уже заняла место на одной полке с Гомером. Даже авторский гуманизм Чехова теперь вдруг показался ему архаичным. Современный человек гуманен, рассуждал Теодор, потому что гуманизм заложен в нем от рождения и с самого детства развит и поддержан его культурной средой. От литературы же ждешь безразличного чуда красоты, и холстом для красок может быть все, что угодно. С отвращением отзываясь о любых формах насилия, будь то нацизм или большевизм, Набоков никогда не соблазнялся отварным книжным гуманизмом, отделываясь в публицистических статьях коротким: «Ненавижу жестокость». Да в самом деле, нужно ли что-то сверх этого? Очень большой мысленной лупой вооружается намеренно Теодор, вглядываясь в либеральные течения мысли, подозревая найти в них бациллы насилия.
Вернувшись к размышлениям о религии, Теодор объявляет (кому? темно-серому тому Набокова?), что лично он рассчитывает на прощение Всевышнего, соблюдая его моральные заповеди. Как может рассчитывать на это и его более радикальный товарищ — Борис, который даже за его, Теодора, женой, приударяет исключительно в присутствии самого Теодора.
«Так ли это сейчас, когда я в тюрьме?» — мерзким угрем шевельнулась мысль.
Вообще надо заметить, что, сколько бы ни курили фимиам мужской дружбе, сколько бы ни писали о ней повестей, сколько бы ни напускали в этих повестях ауры высокого благородства и бескорыстия, в ней останется хоть в каком-нибудь виде дух бега наперегонки. Настоящим другом мужчине может быть только женщина.
И вздыхает автор. Ведь вот, посулил читателю веселую прогулку по Святой Земле с настроением игривым и легким, и что же? Заманил героя в тюрьму, внушает ему грустные мысли, повествование не летит уже, а плетется, словно «Субару-Джасти» с литровым двигателем на крутом подъеме. Хорошо иному легкокрылому автору писать быстрые диалоги.
Как в крепко сбитом фильме выглядывает на заброшенном заводе из-за цистерны положительный герой и производит выстрел, так вставит автор пулю-вопрос, и летит ему в другой строке от отрицательного героя в ответ граната. А сзади подкрадывается к герою коварным вопросом в третьей строке какая-то видимая нам лишь со спины, громадная, вся в черном, личность с толстенным ломом в руках. И летят неполные строки с восклицательными знаками в конце, словно выбегают на помост танцовщицы с напряженными ногами и взмывающими руками, в платьях, которые что-то прикроют на время только с тем, чтобы тут же взлететь и открыть. Не так это у автора, утомляющего читателя мировыми проблемами. Просыпается он среди ночи, прикидывает, который час, и вихрятся в его голове ночные мысли. Включит лампу над прикроватной тумбой. 4:30. Не время включать компьютер. И скрипит, и ползет перо по шершавой бумаге, пока не забрезжит сквозь жалюзи серый рассвет.
Ключ вошел в замок и повернулся в нем с тем грохотом, который он производит в дверях камер в пустых коридорах тюрьмы. Такими делают и ключи, и двери камер, и тюремные коридоры для того, чтобы в фильмах пугать зрителя. Вот и в нашей тюрьме дверь такая, что при толчке, ее открывающем, она резко пищит, будто клоун-обидчик хлопнул надувным молотком другого клоуна по носку длинной туфли.
— П-п-и-и-и-и-и-у-у-у-у-у… — ноет дверь, закрываясь под собственным весом за спиной вошедшего конвоира, словно этот другой, обиженный клоун, стоя на одной ноге, притворно плачет, демонстрируя детям в цирке причиненную ему понапрасну обиду.
Уводят на допрос Теодора.
Допрашивавший его офицер, довольно быстро почувствовав, что Теодор не врет и не пытается вводить в заблуждение следствие, объяснил ему причины ареста. Методика отвлечения офицеров ПВО эротическими беседами не была раскрыта противником, как ошибочно полагал Теодор, и до последнего времени оставалась в числе трех наиболее охраняемых секретов Еврейского Государства. Даже президент, прикреплявший к футболке Теодора шестиконечную золотую звезду, тот самый президент, который в свои молодые годы основал текстильную фабрику в Димоне (весьма рентабельную, кстати; изготавливаемые ею носки носит весь арабский мир, принимая их за египетские), так вот, даже он не знал, за что в точности награждает Теодора. Ведь стратегия блефа составляет первый военный секрет Еврейского Государства, а тактика блефа — второй. При этих словах ужас мелькнул в глазах у следователя, он прикрыл рот ладонью и посмотрел на Теодора совершенно затравленным взглядом. Теодор принялся успокаивать следователя, уверяя его, что услышанное останется между ними, что он никогда не наступает дважды на одни и те же грабли, главное, чтобы грабли действительно были одними и теми же. В общем, вскоре следователь и Теодор чувствовали себя словно друзья со школьной скамьи, и следователь заговорщицки подмигнул Теодору, а Теодор лихо подмигнул следователю, оба они рассмеялись, и ладони их с растопыренными пальцами встретились в звонком хлопке над столом, а затем сомкнулись в дружеском рукопожатии.
— Но как же осталась в секрете методика эротических бесед? — спросил Теодор в недоумении. — Ведь здравый смысл подсказывает, что нельзя было не догадаться, каким еще способом можно отвлечь офицеров ПВО от исполнения служебного долга.
— Упование на здравый смысл — наша извечная национальная проблема, — сказал следователь назидательным тоном, — то есть не сам здравый смысл — проблема, он-то необходим. Проблема начинается там, где есть убеждение, что здравый смысл — универсальный ключ-мастер, которым отпираются все двери. Тогда и результат — любительщина и халтура.
— Фашла, бывает, — сказал Теодор и покраснел.
— Офицеры ПВО противника оказались не такими олухами, — продолжил следователь, — они, услышав взрывы на охраняемом ими объекте, мгновенно сообразили, чем им это грозит, представили, как перед строем курсантов ПВО будут лишены мужского достоинства, и успели сговориться твердить одно: «искры на экране». О большей детализации сговориться они не успели, на их счастье, и поэтому один твердил: «искры плясали по экрану», другой говорил: «искры прыгали по экрану», третий, сноб и тайный гомосексуалист, заявил, что «искры перемещались по экрану в хаотическом беспорядке». Контрразведка противника на основе этих разночтений сочла, что сговора не было, и обратилась к русским с просьбой разведать, какие средства электронных помех применяет противник, то есть мы с тобой. Теодор уже готов был высказать новые предложения, но следователь выставил над столом упреждающую ладонь.
— Не хочу знать, — сказал он, и Теодор смутился. — А ведь тебе хотели поручить создание новой серии эротических бесед, — добавил следователь с сожалением, — теперь не поручат.
Теодор огорчился, но потом воспрянул духом и предложил:
— А давай подготовим, может быть, пригодится все же.
СЕРЕГА СКУЧАЕТ
Сереге было скучно. Раввины то ли не ссорились в данный момент, то ли рассорились так, что им нужен был уже не Серега, а наемные киллеры.
Барды все разъехались «чесать провинцию» и на концертах, подражая Сереге, говорили многозначительно: «??? ????? ??? ???» (hэвель hэвелим, hаколь hэвель), что означает «суета сует, все суета», неизменно производя сильнейшее впечатление на зал, а особенно — на находящихся в зале учительниц русского языка (из тех, что по Серегиному ведомству).
Писатели-универсалисты научились без подсказки попадать в тон интересам российской государственности, с одной стороны, состоя в подчеркнуто легкомысленной оппозиции русскому народу и его власти, а с другой — выработав прелестное выражение лица, с лимонным оттенком, используемое при упоминании Еврейского Государства, в котором «все… ну как вам сказать? ну, не так, как у нас…». Полковник Громочастный, отношения с которым у Сереги мало-помалу восстановились и в условиях, когда Серега уже не состоял у него в прямом подчинении, даже приобрели оттенок дружеских, вклад именно этих писателей в общее дело возвышения России оценил особенно высоко.
— Славные ребята, — сказал он.
Православные женщины из евреек перестали заигрывать
с католичеством, а уж тем более с протестантизмом, и тоже хлопот от них даже кот не наплакал. Последний творческий вечер «Пастернак и православие» прошел совершенно гладко: присутствующие от
