Чарльз догадался, что лорд знал о его утреннем визите к Тимоти. Эта мысль уже не вызывала у него удивления. Лакей Тима просветил лорда Шэррика и о самом визите и о том, что произошло перед завтраком. Зато мысль о том, как он поступит с этим Уиллисом доставила ему явное удовольствие.
– Нет, – ответил он наигранно-безразличным тоном. – Сразу я домой не отправлюсь. Я заеду перед этим к брату проведать его.
– Да, конечно, это очень печальное событие. Полагаю что… Впрочем, ладно. Надеюсь, что будущее окажется лучше настоящего.
Чарльз коротким кивком дал ему понять, что оценил его пожелание.
– Ну и когда я… я имею в виду, когда мы встретимся еще раз?
– Мы, конечно, должны встретиться. И, думаю, эта встреча не за горами. Я свяжусь с вами.
Чарльз вышел из дома Шэррика. Было уже совсем темно, и хозяин дома постоял, глядя ему вслед, затем закрыл дверь и не спешил уходить из полутемного холла. Он раздумывал. Незаметно появился его дворецкий.
– Извините, сэр. Я не понял, что джентльмен собрался уходить.
Это было сказано Джоунзом, как всегда, нараспев – житель Уэльса сидел в нем крепко.
– Ничего, старина. Мы справились с этим сами – я не стал звонить.
– Хорошо, милорд. Какие последуют распоряжения?
– Нет, Джоунз, ничего больше не последует. Идите спать. Я сам потушу свет, перед тем, как отправиться наверх.
Дворецкий удалился.
«Чем заняться сейчас?» – размышлял лорд. Он посмотрел на часы, подаренные ему его дедушкой. Это была удивительная машина, изготовленная каким-то безымянным мастером времен правления королевы Анны. Кроме времени, по ним можно было определить фазы Луны, знаки зодиака. Состояние дел на небесах интересовало Шэррика гораздо меньше, чем время на грешной земле. Часы показывали без двадцати десять. Может быть, позвонить? Да нет, поздновато для звонков в «Коннот». А следовало ли туда звонить? Решив, что нет, Шэррик вернулся в свой кабинет. Он заметил, что Джоунз уже побывал там – стаканы, из которых они пили, исчезли, вместо них стояли чистые, подушечки на креслах взбиты, в камин подброшено несколько свежих брикетов торфа. Он горел теперь ровным пламенем, в кабинете стоял приятный запах дымка. Внезапно ему страстно захотелось домой, в Ирландию, снова подняться по ее зеленым взгорьям, подышать ее мягким, сырым воздухом, глазами и ушами ощутить себя дома.
Нет, не сейчас. Гонки еще не завершены и приз не завоеван. Как поведать Лиле о том, что скипетр должен быть передан Чарльзу Мендозе? Ведь она хочет, чтобы этот символ власти был вдребезги разбит и похоронен в английской земле. Он достаточно хорошо был знаком с ее биографией и не мог не осознавать вею глубину ненависти, которой была охвачена эта женщина. Шэррик считал, что ненависть эта была не туда направлена – ведь в действительности не Лондон, а как раз Кордова обрекла ее на годы мучительных страданий, Лондон был и оставался ни при чем. Но Кордову она не могла разрушить из-за своего сына, и вся ее ненависть была механически перенесена на тот объект, который был ближе и доступнее. Ах, Лила, блестящая, неповторимая Лила, даже и ты время от времени допускаешь ошибки. Но ошибиться здесь я тебе не позволю. Только, как ей об этом сказать? Не сейчас, решил он. Во-первых, поздно, а во-вторых, эта информация, обладавшая такой разрушительной силой, для телефона не предназначалась. А вот завтра он с ней непременно встретится. От этой мысли его сердце забилось сильнее, хотя он не сомневался, что беседа неизбежно примет весьма бурный характер и для лирики места не останется.
Шэррик плеснул себе еще виски и, не торопясь, маленькими глотками стал вливать в себя этот эликсир Глэнкри. Забавно, но ведь она так до сих пор не понимала, ради чего он ввязался в это дело. Она не верила, что ради нее и только ради нее. Лила все еще продолжала строить различные догадки относительно каких- то иных мотивов его, более важных, на ее взгляд и пока ей непонятных. Но она была уверена, что рано или поздно разгадает его маневр, в том, что это был маневр, она не сомневалась. Господи, как же она ошибалась. Все было гораздо проще – впервые за это многолетье он встретил женщину, настоящую женщину, которую искал всю жизнь и пожелал завоевать ее сердце. Любое ценой. Но при одном условии – он Должен был оставаться самим собой и не дать ей поглотить себя. Если бы Лиле было позволено диктовать ему свои условия, устанавливать свои правила, она никогда бы не сохранила уважения к нему. Они никогда бы не могли быть вместе, будь это так. И, в один прекрасный день, она бы возненавидела эту игру, как ненавидел бы он сам.
Лорд Шэррик допил свой ирландский домашний виски и улыбнулся своим мыслям.
– Ты еще скажешь мне спасибо, моя дорогая Лила, – вслух произнес он, позволив своим мечтам унести себя в неведомое будущее. Каким же безоблачным оно казалось ему сейчас! – Ты и я, лорд и леди Глэнкри распахнем наши сердца, наши ирландские души навстречу солнцу, ветру и красоте нашей родной земли, а потом, умиротворенные, будем пребывать в этом покое столько, сколько пожелаем! Какой великолепный конец! Нет, какое великолепное начало! Но сейчас… сейчас предстояло изыскать не менее великолепное решение этой проблемы, чтобы не было горьких сожалений, глупых раскаяний и изматывающих душу сомнений в его правильности. Я спасу тебя от тебя самой, Лила Кэррен! Я спасу тебя для себя!
Опустевшее здание банка безмолвствовало в этот довольно поздний час. Лишь в кабинете Нормана на первом этаже еще горел свет. Их было двое в банке – ночной сторож, да Норман. Огромное пустое здание усугубляло его чувство одиночества, не покидавшее его на протяжении всего прошедшего дня. Иногда у Нормана возникало желание бросить все, встать и уйти, но он не мог бросить работу, которой было непочатый край, не мог уйти сейчас. Разве что совсем ненадолго выйти и постоять на улице, глотнуть свежего воздуха. Норман поднялся из-за стола и направился к выходу из кабинета на улицу, которым пользовался лишь он один. Ночь была не по сезону прохладной – небо было усыпано крупными звездами. Лоуэр Слоан-стрит была безлюдной и тихой – лишь небольшой элегантный кэб стоял в двух шагах от банка. Дожидается кого-нибудь, мелькнуло в голове у Нормана. Сам Норман вызвал свой экипаж на десять сорок пять. Он взглянул на часы – было десять. Значит, ему оставаться здесь еще три четверти часа, работы еще много. Лучше вернуться и сесть за стол.
Стопка бумаг, которую его исполнительный секретарь возложил ему на стол все еще торчала у него под носом, топорщась массой документов, накопившихся за время его отсутствия и ожидавших его подписи. Кроме этого, имелось еще несколько срочных писем. Ответ на них должен быть дан незамедлительно, а сверху лежала копия телеграммы и конверт – они тоже ждали своей очереди.
Когда Норман сегодня пришел в банк, было уже около четырех пополудни. Он решил не появляться в банке в сопровождении Филиппа после их посиделок в ист-эндском пабе. Первым делом он отправился домой – необходимо было переодеться и принять ванную, чтобы смыть с себя грязь этих двух дней. Господи,
