исканий одного винодела из Хереса, смесь, которая сначала выдерживалась в течение пятнадцати лет в дубовых бочках, специально завозимых из Калифорнии. Вино выхаживалось с той же любовью и заботой, с какой мать растит дитя. Херес был мягкий, утонченно-нежный, после него во рту оставался характерный привкус орехов.
– Великолепно, – восхищался Норман. – Руэс превзошел самого себя. Надо бы ему отписать. – Он повернулся к своему младшему сыну. – Ты, кажется, что-то хотел сказать?
– Я сказал, что наше сегодняшнее положение не очень-то располагает к самовосхвалению. Амонтильядо не в счет.
– Значит, ты со мной согласен? – негромко спросил Норман. Тимоти недоуменно посмотрел на него. – Я имею в виду шерри, – пояснил его отец. – Ведь Руэсу нет равных, разве не так?
– Шерри несравненный, – согласился Тимоти. – Но вряд ли мы собрались здесь рассуждать о его Достоинствах. Или, может, я ошибаюсь?
– Понимаю, к чему ты клонишь. Но, может быть, ты мне скажешь, какова истинная цель нашего собрания?
– Обсудить наше положение, отец. Я бы еще добавил: наше ужасное положение.
– Вот оно что, ну да. – Норман засунул большие пальцы за жилет и откинулся на спинку кресла. Но ведь нам и раньше приходилось оказываться в подобном положении. И мы всегда из него выбирались.
Чарльз с беспокойством смотрел то на младшего брата, то на отца. Эта наигранная вежливость между ними могла предвещать только бурю. Но из-за чего копья ломать? По сравнению с их прежними проблемами этот парагвайский заем был не таким уж и опасным.
– Ты уже переговорил с дядюшкой Джемми? – обратился он к отцу.
– Нет, ты забываешь, что у них в Уэстлэйке нет телефона.
– Я думал, он приедет в город.
– С какой стати? – Норман пил шерри, он пил его маленькими глотками, не спеша, было заметно, что он о чем-то сосредоточенно думает. Допив, он добавил еще шерри в свой бокал. – С чего бы это Джемми приезжать сюда? – повторил Норман свой вопрос.
– Я подумал, что… – Чарльз не договорил.
– Нет, здесь его нет и приезжать он не имеет намерений.
Сегодня с утренней почтой он прислал мне записку, что остается там, у себя, на севере, со своими розами.
Генри принялся искать что-то в стопке бумаг, которые он прихватил с собой на эту встречу.
– Продано одиннадцать с половиной процентов облигаций, – объявил он.
– Да, Генри, мы знаем.
Генри посмотрел на своего младшего брата. Норман занял место председательствующего за столом. Он всегда это делал, когда Джемми отсутствовал. Строго говоря, председательствовать должен был Генри, но Генри никогда не рвался в управляющие.
– Что же мы собираемся предпринять? – вопрошал Генри с гневным блеском в глазах.
– Да не паникуй ты, ради Христа! – взорвался Норман. – Что должны предпринять, то и предпримем. И не надо смотреть на меня так, будто я собираюсь тебе пулю в лоб пустить.
– Но ведь я знал, знал, что все именно так и будет, – шептал Генри. – У меня было предчувствие, что этот заем до добра не доведет. Вероятно, мне следовало подыскать для вас более весомые аргументы и действовать более настойчиво. Я был обязан вас переубедить.
– Это не твоя вина, Генри, – Норман коснулся его плеча. – Ты высказал свою точку зрения, и она была отвергнута большинством. И посему, забудь об этом.
Тимоти потянулся за бутылкой шерри и, доливая в бокал своего дяди вина, обратился к отцу.
– Что ты предлагаешь? Что мы должны делать?
– Ничего.
Три пары глаз непонимающе смотрели на него.
– Ты сказал «ничего», отец? – спросил Чарльз. – Ничего?
– Ты правильно меня понял – ничего.
– Но…
– Никаких «но», – прервал его Норман. – Первое: облигации по-прежнему будут продаваться. Мы будем их продавать и они, в конце концов, пойдут, если, конечно, еще какой-нибудь щелкопер не станет будоражить его святейшество общественное мнение. Второе: заем должен выплачиваться раз в шесть месяцев в течение двух лет, значит, четыре раза. Первая выплата Парагваю должна быть осуществлена по истечении тридцати дней, иными словами, через месяц.
– Полмиллиона фунтов стерлингов, минус проценты – двенадцать процентов, что составит шестьдесят тысяч… – Тимоти торопливо царапал на листке бумаги цифры, будто эти суммы стали им известны лишь сейчас. – Следовательно, нам предстоит выплатить четыреста сорок тысяч через тридцать дней. – Он повернулся к своему брату. – Каково положение с наличными, Чарльз? Сколько мы сможем выплатить?
– Не очень много.
– Сколько? Чарли, дорогой мой, сколько это будет в цифрах?
Норман молчал, он не сводил глаз с Тимоти. В какую игру ты играешь, Тимоти? – задавал он себе вопрос. Ведь я знаю, что играешь, сын. И с этими фениями ты спутался не ради борьбы за независимость
