и мать были от рождения евреями, хотя это довольно нелицеприятный факт никогда и нигде, кроме, как в кругу семьи, не обсуждался. Более того, Аманда всегда сознавала, что ей придется выходить замуж тайно от всех. Ей требовался такой муж, который не стал бы выискивать сомнительные места в ее родословной.
Когда ее отцу посчастливилось познакомиться с неким Сэмом Кентом и между делом пригласить его на семейный ужин к себе в дом, Аманда мгновенно разгадала намерения Роджера. Она держала глаза, стыдливо опущенными книзу, зная о том, что этот человек был на добрых четверть века старше ее и о том, что он был сражен ею. На следующий день она поинтересовалась у матери, кто был этот гость из Массачусетса.
– Мне показалось, что у него денег куры не клюют, – многозначительно отметила Ребекка. – И, как сказал твой отец, он знает толк в том, как с ними обходиться. Его жена умерла почти пять лет назад, дочери его повыходили замуж и живут отдельно. Она сопроводила свои слова глубоким вдохом. – Бедняга построил себе особняк вблизи Бостона, да только что толку с него, если он пустой.
В ту же секунду Аманда решила выскочить за этого Сэмюэля Кента. И это оказалось делом совсем нехитрым. Он и сам готов был пойти за ней хоть на край света.
В течение первых пяти лет существования этого брака у них появилось трое детей, две девочки и, наконец, радость и надежда Сэмюэля – сын, которого нарекли Томасом. Что касалось ее иудейского происхождения, то Аманда предпочла хранить его в глубокой тайне и от мужа, и от детей. Ни Томасу, ни его сестренкам она ни разу и словом не обмолвилась об их еврейском происхождении. Аманда была уже уверена, что унесет эту тайну с собой в могилу.
Сэмюэль Кент, дожив до восьмидесяти восьми лет, спокойно умер, завершив свою спокойную и безмятежную старость в 1908 году. Своим дочерям от первого и второго брака он оставил солидное наследство, но большая часть его так же, как и дом на Вудс-роуд, отошли к Томасу, которому было в ту пору тридцать три года, и который все еще оставался холостяком.
– Ты стал теперь состоятельным человеком, – сказала ему тогда его мать, вскоре после смерти Сэмюэля. – Пришло время и тебе жениться.
Томас продолжал бизнес, начатый его отцом, в течение десяти лет. Он до последнего цента знал, сколько унаследовал, знал также, сколько осталось его матери. Но холостяцкая жизнь, судя по всему, его устраивала, так же как и его квартирка на Бикон-хилл в Бостоне. В Филдинг он предпочитал приезжать лишь на уикэнды, а за домом присматривала Аманда.
– Ладно, посмотрим… – сказал он. – Времени еще достаточно.
Но Аманде претило пребывание в такой роли. И через год после смерти Сэмюэля она заявила, что желает возвратиться в Нью-Йорк и жить вместе со своей овдовевшей свояченицей. Хотя еще год она вполне может и подождать. И если ее сынок в течение этого срока не соизволит обзавестись хозяйкой для этого дома, то его придется просто-напросто заколотить досками. Томас Кент покорился судьбе. За два месяца до истечения срока ультиматума он привел в дом молодую особу по имени Джейн Шилтон.
Вскоре после их свадьбы, когда Аманда уже поковала чемоданы, чтобы отправиться в Нью-Йорк, ей снова вспомнилось то решение, которое заставило ее тогда, много лет назад, поступить именно так. Может у них с сыном состоялся разговор на эту тему, может при нем присутствовала и ее будущая невестка, но вопрос о происхождении стал известен и ее сыну и его невесте. Эта идея какое-то время не давала ей покоя, но потом она отошла на задний план. И, вероятно, это наличие семитской крови и послужило поводом к охлаждению отношений между Томасом и Джейн в этом маленьком городке Новой Англии. Джейн отказалась выйти за Томаса под каким-то надуманным предлогом.
Аманда решила не делать никаких заявлений по этому поводу, но все же записать все то, что ей в детстве нашептывали родители в их доме на Тридцать Третьей улице.
«Возможно, лет через сто, кто-нибудь возьмет и прочитает эти ее опусы, – думала она, – и поймет, что к чему». Это решение внесло в ее душу некоторое успокоение, но до настоящего покоя было еще далеко. Несмотря на то, что ее покойный муж очень бережно относился к нажитому им, при составлении завещания, у нее оставалась одна вещица, ни в каких завещаниях не фигурировавшая и принадлежавшая ей еще в качестве ее приданого. В день, когда должна была состояться свадьба, отец отдал ей на хранение нечто очень любопытное.
– Ты покидаешь мой дом, дорогая моя, я больше не несу ответственности за твое счастье, – торжественно произнес тогда Роджер Мэннинг. – Я вручаю тебе картину английского художника Констэбля. Он очень своеобразный мастер, который когда-нибудь в будущем может представлять большой интерес. И эта его картина тоже. – Одновременно с этим он вложил ей в ладонь маленький предмет. – Когда ты, не дай Бог, окажешься в очень большой нужде, когда исчерпаешь все средства, чтобы добиться помощи, возьми это и отправляйся в Испанию, в Кордову и предъяви это главе дома Мендоза. Тебе не нужно будет давать никаких объяснений, само по себе владение этим достаточно. И я обещаю тебе, какая бы помощь тебе не потребовалась, она будет тебе оказана.
Молодая невеста была весьма удивлена этим напутствием, причем в гораздо большей степени, чем самой этой маленькой штучкой.
– Папа, а если я действительно окажусь в нужде, то как сумею добраться до Испании? – задала резонный вопрос дочь.
– А вот это решать придется уже тебе самой. Но, как бы там ни было, поверь мне. Я не шучу, все действительно так. Это самая ценная вещь из того, что у меня есть. Из года в год это передавалось от отцов к сыновьям, потому что существуют правила, заведенные раз и навсегда, и они никогда не меняются. Братья твои – люди, способные позаботиться о себе. А ты женщина и тебе нужна защита и протекция, причем, в большей степени, чем им. Поэтому я и решил, что именно ты должна владеть этим сокровищем.
Аманда спрятала этот талисман в свой ридикюль.
– Спасибо, папа, – прошептала она, когда они прощались. – Я буду беречь его… Обещаю тебе это.
В вплоть до этого дня, когда паром увозил ее в Бостон, Аманда так и не рассмотрела как следует этот кусочек золота, который дал ей отец. Оказалось, что там по краю шли какие-то надписи, но буквы были ей незнакомы, и она понятия не имела, что они означали. Она положила медальон подальше, и мысли о нем отодвинула куда-то вглубь сознания, чтобы они хранились там, пока не возникнет в этом нужда.
Но, как оказалось, нужды такой не возникло. Не было в жизни Аманды больших потрясений и ничто не подвигло Аманду на то путешествие в Испанию, какое предрекал ей отец. И она, разумеется, никогда не обсуждала этот медальон с Сэмом. Заговорить с ним об этом значило бы заговорить о своем тщательно скрываемом прошлом. А заставить ее пойти на это могло лишь нечто совершенно экстраординарное, какое- то чрезвычайное обстоятельство. А обстоятельств таких, к счастью, не было.
