Диего произнесет нечто фундаментальное, свидетельствовавшее о признании им Лили в качестве своей дочери. Но этого не произошло.
Марк откашлялся.
– Вероятно, есть смысл поужинать?
И вся небольшая группа скопом двинулась в столовую; каждый играл заранее отведенную ему роль, словно ничего особенного и не произошло. Марк рассаживал присутствующих. Диего было рекомендовано усесться справа от Марка, Энди занял место рядом с Лили. Еда была, как обычно, восхитительная, мало- помалу завязалась и застольная беседа. Марк ухитрился втянуть Диего в какую-то запутанную дискуссию по не менее запутанному вопросу, имевшему отношение к международному банковскому праву. Сьюзен, Мануэль и даже Энди поочередно вставляли свои комментарии и замечания.
Только Лили не произносила ни слова.
Голоса остальных доходили до нее словно издалека, их заглушала какофония других голосов, тех, которые старались перекричать друг друга. У нее кружилась голова. Один раз Энди склонился к ней и прошептал.
– Так держать!
– Все в порядке, – шепотом успокоила она его.
Но было все как раз не в порядке. Она изо всех сил старалась не свалиться в бездну отчаянья, не дать засосать себя болоту безнадежности и стыда. Ее опущенные под роскошную скатерть роскошного стола руки сжались в кулачки, да так, что ногти впивались в кожу ладоней и боль от этого, казалось, помогала ей сохранять рассудок и контроль над собой, хоть как-то ощущать свое физическое присутствие на этом свете. К дьяволу этого Диего! Не доставит она ему такого удовольствия, как созерцание ее истерики или демонстративного ухода из-за стола. Она выпрямилась, повернулась к Сьюзен и поинтересовалась у нее, сколько же лет этим изумительным хрустальным подсвечникам.
– Они привезены из Франции, – ответила Сьюзен, поняв каких героических усилий стоило Лили держать себя в руках. – Своим появлением в доме они обязаны Чарльзу Мендозе, который выиграл их в карты. Лет до пятидесяти Чарльз был вполне благопристойным джентльменом, потом вдруг стал испытывать болезненное пристрастие к карточной игре, видимо пытаясь азартной игрой поправить свое довольно шаткое финансовое положение.
Внезапно Диего обратил свой взор на двух женщин.
– Все, истории, житейские истории… В семье Мендоза жить без них не могут, – язвительно прокомментировал он.
– Но ведь именно они и составляют нашу большую историю, Диего – защищалась Сьюзен. – Наше право первородства, можно сказать.
– Или наше проклятье, – ядовито добавил он.
– Тебе не нравится, когда пересказывают старые легенды? – спросил Марк.
Диего вздохнул.
– Наверное, все-таки не нравится, я не могу сказать точно. – Он искоса взглянул на Лили. – Одно могу сказать с определенностью – все эти экскурсы в прошлое иногда очень болезненны. Никогда нельзя быть уверенным до конца, что за скрытые обманы подкарауливают тебя, и как ты воспримешь их позже.
Лили уже открыла рот, чтобы ответить ему. Ей очень хотелось сказать ему, что это не она обманщица, а скорее, наоборот, но прежде чем эти слова были произнесены, она заметила негодующе-протестующий жест Диего и восприняла это как требование молчать.
А ужин тем временем продолжался. Все старались перещеголять друг друга в подаче факта неожиданного приезда сюда Диего, как чего-то само собой разумеющегося, будто присутствие на ужине его самого, или присутствие неизвестно откуда взявшейся дочери, не было чем-то совершенно беспрецедентным, как и его беседы с дочерью, которую он до этого в глаза не видел. Лили никак не могла заставить себя не смотреть на него, но он с неутомимой последовательностью ни разу не взглянул в ее сторону.
«Задумайся о нем, – говорила себе Лили. – Попытайся понять его, проанализируй его поведение. Попытайся смотреть на него просто как на обычное человеческое существо. На обычного человека, каких миллионы, а не как на некого монстра, вдруг выплывшего из ее прошлого. И о том заодно, что именно тот человек, существует в действительности, а не тот, о котором она мечтала и видела в снах, и который, якобы любил ее еще до ее рождения, который заботливо откладывал деньги на ее образование и жизнь – того человека не было на свете. Это она Лили Крамер, выдумала его, а теперь пришло время избавляться от этой иллюзии».
Диего не выглядел моложе своих семидесяти одного года, но красота, которая отличала этого человека в молодости, не поблекла окончательно, она все еще сохраняла ауру. Легко было понять Лой Перес, которая однажды увидев его, свято уверовала в его неотразимость. Несомненно, противостоять этому человеку было невозможно. В какой-то момент внутреннего озарения Лили поняла, почему Диего так возжелал увидеть ее.
Все дело было в Лой. Именно Лой интересовала его, а не Лили. Он явился сюда для проверки фактов. Он желал воочию убедиться в том, что рассказанное ему несколько месяцев назад в Испании, правда, а не ложь. А что до самой Лили? Для него это было не суть важно. Лили оставалась для Диего существом очень далеким. Главное состояло в том, чтобы убедиться, что всего лишь однажды, один-единственный раз за все эти безоблачные годы жизни при нем, Лой ему солгала.
Лили смотрела на его профиль, потому как в анфас он предпочитал не поворачиваться, и с каждой секундой все больше и больше убеждалась в своей правоте и крохотная искорка надежды угасала.
Дворецкий расставлял на столе хрустальные вазочки с малиной и взбитыми сливками, когда в дверях появилась молоденькая горничная. Марк и Сьюзен вопросительно посмотрели на нее, она, едва переступив порог, остановилась и кивнула Диего. Тот наклонил голову, это должно было быть сигналом, чтобы та ушла, и девушка бесшумно исчезла. Все с нетерпением уставились на Диего. Выждав момент, он заговорил.
– Марк, ты должен простить мне злоупотребление твоим гостеприимством, но я все же решил пригласить еще одну гостью, – объявил он. – И вот она здесь.
Прежде, чем Марк успел что-либо ответить, в столовую вошла Лой.
