– Не идет, – сокрушался Питер. – Она заявила мне, что могла бы рассчитывать и на пятнадцать долларов, причем по ее виду я понял, что ей ничего не стоило запросить и больше. Мне кажется, она просто решила поиграть со мной. К этому моменту она еще не определила для себя какую позицию ей занять.
– Ну знаешь, пятнадцать долларов – это грабеж средь бела дня, – воскликнула Лили.
Мудрая Лой воздержалась от комментариев, справедливо полагая, что в данной ситуации обзывать всех остальных ворами и грабителями нетактично и глупо.
Двадцать третьего марта Энди Мендоза напечатал «КОНЕЦ» на последней шестьсот семьдесят пятой странице рукописи. Два часа он провел в раскладывании своей писанины на экземпляры, затем аккуратно сложив и упаковав первый экземпляр, написал на толстенной бандероли адрес Барри Кларка, своего бессменного лондонского литагента.
Главный почтамт Каракаса располагался в двадцати минутах ходьбы от отеля, где жил Энди. Энди пришлось довольно долго простоять в очереди, аккуратно заполнить не один бланк, пока он не получил в руки небольшую зеленую карточку, для того, чтобы наклеить ее на бандероль, которой предстояло пройти полсвета и миновать несколько таможен. Затем на посылке появился штемпель «международная» и с этого момента за нее несла ответственность почтовая служба. У Энди вырвался вздох облегчения и он подошел к другому окошечку почты. «ИДАЛЬГО ЗАВЕРШЕН ОТПРАВЛЕН ТЕБЕ СЕГОДНЯ» написал он слова телеграммы, тоже адресовывавшейся Барри. «ПУТИ ИСПАНИЮ ОБНАРУЖИЛ НОВУЮ НИТЬ ДЕЛЕ СУОННИНГ РУГАЙ МЕНЯ КАК МОЖЕШЬ».
Сутки спустя он приземлился в Мадриде.
Та часть разговора Энди в Каракасе, которую можно было охарактеризовать как содержательную, длилась очень недолго. Сначала поэт говорил загадками, в конце концов, ему удалось дойти до сути дела.
– Все это началось в мадридском университете, там я познакомился с одним из сыновей Мендоза и мы подружились. В тридцать девятом году я побывал у него в гостях в Кордове. В это же время у них гостили две молодые американки. Они жили не во дворце, а на загородной вилле, в имении. В том самом имении, которое было пожертвовано дому Мендоза христианским королем Испании Ферандо III за оказание помощи в борьбе против мусульман. Это было еще в XIII веке и с тех пор Мендоза владеют этим огромным земельным наделом. Вам известна эта история? – поинтересовался Кортес.
– Вероятно, все так и было, – не стал спорить Энди. – Мендоза всегда понимали, что значит держать нос по ветру. А как звали этих девушек?
Поэт, притворно вздохнув, стал изображать сосредоточенное рытье в закоулках памяти.
– Их звали… Луиза, одну из них звали Луиза, так мне кажется, а вторую, должно быть, Лотта или что-то в этом роде.
– Фамилии? – нетерпеливо вопрошал Энди, нервно постукивая шариковой ручкой по обложке записной книжки.
– Я не помню. Не забывайте, что это было в тридцать девятом году, а с тех пор прошло столько лет и каких лет! Да и сам по себе тот год такой, что не соскучишься: Франко стал каудильо – командующим вооруженными силами и главой государства. За три года он из ссыльного с Канарских островов превратился в диктатора Испании! Но какой же ужасной была эта война?! Я вспоминаю, как…
– Нет такой гражданской войны, которая не была бы ужасна, не было, нет и не будет, – перебил его реминисценции Энди. Я изучал историю. Какое отношение имели Мендоза к этим двум американским девчонкам? К этим вашим Луизе и Лотте?
– Я не могу вам сказать точно. Однажды произошел разговор и в нем прозвучала одна фраза… Скорее, лишь намек… Вам ведь известно, что немцы снабжали Франке оружием? Так вот, говорили, что Мендоза помогали нацистам…
– Иисусе Христе! – Энди жадно глотнул пива. – А мне казалось, что хоть здесь они не вели себя как законченные ублюдки.
Венесуэлец наклонился к Энди и понизил голос.
– Позже все переменилось. Они платили миллионы, чтобы выкупить из концлагерей немецких евреев. И даже в тридцать девятом они занимали антинацистские позиции. Правда, они были за Франко, их можно было назвать фашистами, они сами себя считали таковыми, но по отношению к Германии они были настроены весьма оппозиционно. Это и послужило причиной многих трений с Берлином. Мне кажется, один из членов семьи Мендоза имел какие-то дела с Круппом, знаменитым немецким пушечным королем. Но что до остальных, те были настроены против Германии.
– Эти Луиза и Лотта, – снова напомнил Энди, – они случайно не были нацистками?
– Нет, конечно, нет. Две симпатичные, но довольно глупенькие девочки. Я заговорил сейчас на политические темы лишь потому, чтобы дать вам картину того, насколько много событий происходило тогда и поэтому неудивительно, что имена этих особ вылетели у меня из головы.
– Да, мне понятно. Но их имена – это все, что вы помните?
– Да нет, не совсем. – Сантьяго откинулся на спинку стула с бокалом в руке, но к вину не прикасался. – Вы знаете Диего Парильеса Мендозу? Он ведь ваш кузен, так?
– Тот, что живет в Мадриде? Нам приходилось встречаться. Да, мы с ним кузены. – Энди старательно изображал забывчивость. – Бог знает, когда это было в последний раз. – А что с ним?
– Сейчас ему, должно быть, семьдесят, но и сейчас женщины все еще в восторге от него. А в те времена и говорить нечего – он был молод и красив как греческий бог. Мне казалось, у него мог быть роман с одной из этих американок… С Луизой… К тому времени он был уже женатым мужчиной, вы понимаете, и это не могло быть ничем, кроме как просто интрижкой. Хотя я не осмелюсь утверждать, что знаю, как все было. Но он очень часто бывал в Кордове, чаще даже, чем в Мадриде, стало быть, у него хватало времени, чтобы волочиться за этой Луизой.
Сантьяго мусолил в руках свой бокал. Вращая его ножку в пальцах, он пристально разглядывал густую рубиновую жидкость.
– А однажды произошло вот что. Обе сорвались куда-то без всякого сопровождения и отсутствовали два дня. Никто не знал, куда они подевались. Был август, это я помню точно. Жара стояла ужасающая. Так вот, девчонки эти смотались, и в доме был страшный переполох. Вскоре выяснилось, что они целы и невредимы.
