«Через пятнадцать минут, если лошади не будут приведены, костер в Покатной покажет этим русским свиньям, кто такой Макс фон Ридлер!»
Он чиркнул спичкой, но не закурил, отвлеченный телефонным звонком. На лицо легло торжествующее выражение. Словно чувствуя себя перед глазами толпы, он неторопливо одернул пиджак, поправил галстук и только тогда взял трубку. Сказал холодно и резко:
— Слушаю.
По едва уловимому чавкающему звуку догадался, что у телефона комендант города и начальник гарнизона полковник Корф: когда полковник бывал разъярен, он, прежде чем начать разговор, с минуту, а иногда и больше, жевал губами, и лицо его при этом принимало удивительное сходство с кроличьим.
— Это я, Корф, — прохрипел голос в трубке.
— Что-нибудь серьезное, господин полковник? — Ридлер насмешливо улыбнулся, думая, что полковник только сейчас узнал о двух офицерах, зарезанных кем-то утром на берегу Волги. Ни о чем другом, могущем разъярить полковника, ему не было известно.
— Нет, пустячки! — с сарказмом выкрикнул полковник. — Партиз… эти самые… налет на Покатную!
Трубка в руке Ридлер а дрогнула.
— Что-о?
— На сарай, куда вы заперли этих… Да мне чорт с ними, с этими самыми, которых вы!.. — загремел голос Корфа во всю силу. — Гарнизон перебили!
— Гар-ни-зон?!
— Вот именно: гар-ни-зон. Только несколько солдат уцелело и… Август Зюсмильх…
— Он сообщил?
— Да. Из Жукова. — Корф опять зажевал губами.
У Ридлера нехватило терпения ждать, и он, закусив губу, надавил рычаг.
— Покатную! Срочно!
— Линия повреждена, — встревоженно ответила станция.
— Как повреждена? Вороны! Ух-х… — Грязное ругательство сорвалось у Ридлера. — Коменданта города!
Голос полковника отрывисто сказал:
— Да!
— Карателей послали?
— Посланы.
— Там должен быть Карл Зюсмильх. Он…
— Убит, — ответил полковник.
Ридлер положил трубку. Сцепив пальцы, он потянул их, и они захрустели, как ломающиеся сухие палочки. В тишине кабинета громко прошипели часы. Ридлер вздрогнул. Маленькая стрелка стояла ровно на одиннадцати.
Первый удар часов прозвучал, как пощечина.
— Они у меня поплатятся!.. Узнают они меня!..
Глаза его устремились куда-то вдаль, а губы, сведенные злой улыбкой, слегка дрожали. Пальцы нашарили партизанскую листовку. Он скомкал ее, потом тщательно разгладил, сложил вчетверо и разорвал на лоскуточки.
«Чорт знает, сколько времени провозятся с поврежденной линией. А каждая минута — пытка!»
Он резко нажал кнопку звонка и приказал показавшемуся в двери щеголеватому офицеру:
— Этого… старосту!
Глава седьмая
— Зачем они тебя? — полюбопытствовал было Степка, да и не обрадовался — съежился под отцовским взглядом, голову в шею вобрал.
— Ты знай про свои дела, как с бабой управляться, а до отцовских — нишкни! Понял? — Тимофей сел на телегу так, что доски подпрыгнули. — Трогай! «Да-а, немец… И глазищи-то, ровно у дьявола!.. Эх, чуяло сердце — не ехать бы!» — Расстегнув ворот полушубка, Тимофей криво усмехнулся: — Полный почет… Мало старосты — десятник еще теперь.
— Где это, тять?
— На строительство назначен, — неохотно ответил Тимофей, а сам думал: «Вот тебе и побывал в гостях… Продолжили знакомство».
От удивления Степка даже вожжи выпустил.
— На строительство? А ты, тять, по этому делу разве смекаешь чего?
— Правь знай.
Выехали за город. Над оврагом, метрах в пятнадцати от дороги, истошно галдело воронье. Окутанные туманом, там двигались какие-то фигуры.
— Нынче все вроде мертвые, — глухо донесся к дороге женский голос.
— Выходит, так… — проговорил другой. — Ой, нет… Слышите?..
Стребулаевы успели порядочно отъехать от оврага, когда их догнал окрик:
— Стойте!
Из тумана вынырнула женщина.
— Русские?
Тимофей промолчал, а Степка буркнул:
— Нет, мериканцы.
— Товарищи, посветить нужно… Мы спички забыли.
— Трогай, — сказал Тимофей Степке и повернулся к женщине: — Некогда нам. К переправе торопимся.
Женщина схватила лошадь за узду.
— Нам посветить надо, — проговорила она гневно. — Если вы не гады, то поможете. А некогда, так хоть спички дайте.
Поколебавшись, Тимофей достал из полушубка спички.
— Коробок есть?
— Нет.
Отдать полный коробок было жаль: где их теперь возьмешь, спички-то?
Тимофей спрыгнул с телеги и, ворча, пошел следом за женщиной.
На краю оврага смутно вырисовывалась ручная тележка. Возле нее стояли две женщины, и над их головами с картавым карканьем кружилось воронье.
— Чего светить-то? — раздраженно спросил он.
— Вниз спустимся. Не оступись.
«По-домашнему она здесь», — подумал Тимофей, не отрывая глаз от спины женщины, уверенно спускавшейся в тьму крутого оврага.
Голова кружилась, и к горлу подступала тошнота от воздуха, настоенного смрадом разлагающихся трупов.
— Слушай… — остановившись, прошептала женщина. Тимофей услышал слабый стон, будто кто-то пытался крикнуть — и не мог. Он чиркнул спичкой. Тускло осветились груды окровавленных тел, голых и прикрытых кое-какими лохмотьями. Тимофей медленно повел дрожащей рукой и выронил спичку: на него широко открытыми глазами смотрел головлевский механик.
— Свет! — заторопили Тимофея сразу два женских голоса.
— Милый, мученик ты наш, голубчик! В чувствии? — горячо, со слезами спросила женщина, выделявшаяся в темноте белым полушалком.
Федя застонал.
