Блайту».
Я теперь с волнением думаю о всех тех людях в разных концах света, которые не жалели сил, чтобы помочь мне. Я был одинок в пустынном океане, но радио перебрасывало от меня мостик к многочисленным доброжелателям и помощникам. Если я не всегда мог с ними связаться в нужную минуту, что ж — такова жизнь моряка. Вообще же радио здорово меня выручало, тем более что я пожинал плоды усовершенствований, которые были внесены в радиостанции с тех пор, как Чичестер еще в 1962 году показал их пригодность для связи через Атлантику. Я на всю жизнь благодарен моим знакомым и незнакомым радиодрузьям. Советы Фила дошли до меня, и это было лишь одно в ряду многих посланий от него, ободрявших н помогавших мне в плавании. Выполняя советы Фила, я основательно потрудился над погоном и блоком грота-фала, и, хотя потом опять начались неприятности, на какое-то время заедание прекратилось.
Памперо продолжали тузить яхту. Один из них особенно крепко меня напугал. Дул южный ветер, и я издали заметил приближение шквала. Вдруг, как по волшебству, вся палуба оказалась покрытой копошащимся слоем бабочек, на снастях повисла паутина. Я смотрел, ошеломленный, и думал, что где-то читал про это явление. С опозданием меня осенило, что в этом районе бабочки и паутина — верный признак, что приближается мощнейший шквал. Паруса убрать я уже не успел. Шквал ударил со страшной силой. Я бросил взгляд на стрелку анемометра — 30 метров в секунду! Яхту сильно накренило. Я громко твердил сам себе команду: «Приводись к ветру, Чэй, приводись!» Бешено хлопал незакрепленный грот, под палубой что-то гремело и звенело. Повернуть яхту на курс фордевинд было нешуточным делом, все же мне это удалось, и на душе стало полегче, хоть я и шел теперь в обратную сторону.
Только я выполнил маневр, как сила ветра упала примерно до 7 баллов. Не желая терять завоеванные мили, я повернул кругом и снова пошел круто к ветру. Странную штуку выкинул этот памперо: он выпрямил руль, согнутый одним из предыдущих шквалов! Ужин в тот день не удался. Задумано было хорошо: пирог и жареный картофель с сельдереем, но я забыл про сковородку, и картофель сгорел.
Ночи стали настолько холодными, что я спал в двух спальных мешках, засунув один в другой. Проверяя запасы, сделал неприятное открытие: мы с Морин не угадали, определяя, сколько спичек мне нужно брать с собой. Если я и дальше буду расходовать их так, как до сих пор, то до конца плавания не хватит. Решил ограничить себя пятью спичками в день. Лишением это не назовешь, но все-таки неудобство.
Я всячески старался хоть сколько-нибудь продвинуться на запад, и мои усилия увенчались успехом. 14 декабря в 18.00 по Гринвичу определил долготу; глубина была 100 саженей. Часа через два лот показал 60 саженей. Я отметил это событие первой за много дней стопочкой виски и цыпленком. Правда, обед был омрачен небольшим происшествием. У меня оставалось девять бутылок грейпфруто-вого сока, и я решил открыть одну. Пошел на корму, достал бутылку из ящика, поставил на полку, а, пока запирал ящик, «Бритиш стил» накренилась, бутылка упала и разбилась вдребезги. До чего же я расстроился!
Встречный ветер нес соленые брызги, я поминутно вытирал глаза, и они воспалились. Промывание пресной водой принесло некоторое облегчение.
Приближаясь к мысу Горн, я писал в журнале:
Я рассчитывал увидеть землю 21 декабря. Мне не давала покоя дилемма — идти проливом или нет. Пройду — сберегу много времени, но пролив опасный, а я иду в одиночку. Вот что меня заботило больше всего. С обеих сторон будет суша, придется совсем не спать. И ведь это в придачу к обычной повседневной нагрузке. В итоге я выйду из пролива совершенно измотанный, отнюдь не готовый к встрече с течениями и ветрами Южного океана. Ни с Порт-Стэнли, ни с «Дарвином» связи не было. Я слышал, как они меня вызывают, а мои ответы не проходили. Наверно, мешали высокие острова.
Природа решила за меня вопрос, где идти. Ветер был южный, встречный, и мне, чтобы прорваться в Тихий океан, оставалось только огибать остров Эстадос.
Глава 4 В высоких южных широтах
В понедельник утром, 21 декабря 1970 года, я, как и ожидал, увидел землю, но через три четверти часа она скрылась в облаках. Это были возвышенности острова Эстадос, меня от него отделяло миль двадцать. Дул сильный северный ветер, около 6 баллов, но прогноз погоды, переданный радиостанцией Порт-Стэнли, давал повод ожидать, что он сменится юго-западным. Это утвердило меня в решении обогнуть Эстадос, хотя мне ничуть не хотелось снова поворачивать на восток. Озабоченный тем, чтобы благополучно миновать восточную оконечность острова, я решил держаться дальше от берега.
В этом районе было волнение от разных румбов, и мне не терпелось поскорее выйти опять на простор. Барометр падал, все выглядело как-то неуютно. Я нес вахту всю ночь и на следующий день, около 13.10 по местному времени, повернул направо. Так начался долгий поединок с ветром. Меня встретил вест силой в 7 баллов, порывы достигали 9 баллов. Да еще с полдюжины китов вздумали поиграть у меня на нервах. Идя одним курсом со мной, они резвились вокруг яхты, подныривали под нее и всплывали в каких-нибудь тридцати футах. Я приготовил несколько глубинных патронов, чтобы попробовать припугнуть китов, если им вздумается пойти прямо на яхту. И спрашивал себя: если в самом деле придется применить взрывчатку, не получится ли так, что она их только разозлит, и они пойдут в атаку? К счастью, патроны не понадобились — киты сами убрались восвояси, не причинив никакого вреда.
Вскоре после того как они ушли, ветер стих, и мере почти совсем успокоилось. Я направлялся прямо на мыс Горн, но без ветра продвигался очень медленно. С большим трудом удалось наконец связаться с Буэнос-Айресом, и я принял шесть телеграмм с добрыми пожеланиями. Я был на седьмом небе от радости: ведь в пустынном море так легко внушить себе, что ты всеми позабыт (хотя я великолепно знал, что это не так). Я развернул сверток, посвященный прохождению мыса Горн, и нашел банку паштета, картофель, банку мандаринов (любимое лакомство Морин), набор козаики и кекс от Эрика Ли, моего друга из Научно-
