Сокровища животного мира

смертоносных змей Африки. Ныряя в траву, чтобы вызволить Нгва, я был уверен, что змея его укусила, а сама скрылась в путанице трав.

Так как Нгва нес целую кучу разнообразных вещей, то выпутаться из-под них ему никак не удавалось, и он все еще извивался в траве. Убедившись, что он избежал укуса, я попытался извлечь его из-под кучи предметов, но едва успел поднять несчастного на ноги, как он наступил на холодную полированную ручку сачка. Решив, что на этот раз угодил прямиком на змею, Нгва завопил еще пронзительнее, поб­леднел, отчего его блестящая коричневая кожа стала похо­жа на сыр, и со всех ног бросился в ближайшие кусты, сбрасывая с себя на бегу наше драгоценное имущество.

После этого на мою долю выпали очень неприятные четверть часа — я собирал катапультированные во все сторо­ны предметы, ни на минуту не забывая, что где-то поблизо­сти, почти под ногами, затаилась громадная, смертоносная, доведенная до бешенства змея. На мне были теннисные туфли на босу ногу и тонкие фланелевые брюки.

Тем не менее я подходил к ближнему лесу невредимый, хотя и увешанный наподобие новогодней елки самыми разнокалиберными сачками и ящичками. В конце концов я обнаружил Нгва на невысоком деревце папайи. Пришлось отчитать его за трусость, особенно распространяясь о том, что, ежели африканцы и вправду хотят стать властелинами мира, не мешало бы им поучиться спокойствию и невозмути­мости у флегматичных северян. Как оказалось впоследствии, глупее этой нотации я ничего не мог выдумать: Нгва поступил в этих обстоятельствах весьма логично и разумно.

Завершив свои дела в Мамфе, мы спокойно возвраща­лись в лагерь и попутно ловили древесных лягушек. Нгва снова вскарабкался — на этот раз за лягушками — на дерево папайи, а я лениво ковырялся в лесной подстилке.

Совершенно неожиданно ногу обожгла адская боль, будто кожу пронзил раскаленный дротик. Я словно одержимый схватился за больное место и тут же вновь подскочил как ужаленный — в левое бедро впилось еще что-то. Через мгновение я извивался в неописуемых мучениях — все тело язвили и жгли новые стрелы.

Срывая с себя одежду, развенчанный образчик стойкости «белого» человека оказался в унизительном положении: я взывал во весь голос к своему спутнику-африканцу, подобно грешной душе, из бездны чистилища призывающей на по­мощь ангелов. Помощь явилась в лице Нгва, который сначала немилосердно обшлепал всего меня своими залубенелыми ладонями, а потом стал отдирать ногтями бесчисленных осатаневших муравьев, намертво вцепившихся в мое бледное тело. Какое это, наверное, было жалкое зрелище — подставленное ярким лучам солнца тощее бесцветное тело, похожее на громадную белую личинку, неожиданно выбро­шенную лопатой из-под земли.

Муравьи в тропических лесах — вездесущая напасть. Там пропасть разнообразнейших форм, от крохотных красненьких до колоссальных черных бестий размером с осу со светящим­ся, переливчатым брюшком цвета старого золота. Все они свирепо кусаются, а у крупных видов вдобавок есть еще и жало, как у шершней. Дня не проходило, чтобы кто-нибудь из нас не наступил на муравейник, зазевавшись и задрав голову к кронам деревьев. Откуда ни возьмись в вас что-то впивается, и тут уж — всему конец. Вы обращаетесь в беспорядочное бегство, срывая одежду и лихорадочно сби­вая с себя беспощадных мучителей. Они же безмолвно идут на приступ, иногда успевая добраться до высоты груди. Мне случалось вытряхивать их из волос — настолько молниенос­ны их атаки. Иногда мы часами ловили их, вывернув наизнанку одежду. Позже я расскажу о самом ужасном столкновении с их ордами, — пожалуй, ни разу за все путеше­ствие нам не приходилось так плохо.

Как-то мы два дня проблуждали в лесу. Голодные и измученные, мы брели по ночному лесу, натыкаясь на деревья, увязая в болотах, карабкаясь на отвесные обрывы. Почти потеряв надежду когда-нибудь вырваться из этой зеленой могилы, я послал уже знакомого вам Нгва на дерево поискать сверху какие- нибудь ориентиры.

Он ловко взобрался по стволу и скрылся в листве, а мы, надеясь на лучшее, ждали внизу. Проходила минута за минутой — уж не вскарабкался ли он до самого неба? Вдруг, с нарастающим воем, он, скользя, падая, кувыркаясь и отчаянно цепляясь за сучья, свалился вниз. Приземлился с гулким стуком, но, к нашему удивлению, тут же вскочил как встрепанный и принялся срывать с себя свое нехитрое одеяние. Оказывается, он уселся прямо в гнездо древесных муравьев, хотя, судя по его виду, можно было подумать, что на него набросился разъяренный леопард.

Эти древесные муравьи были громадные и черные, а есть еще маленькие, бурые. Однажды мы растянули палатку на небольшой полянке в лесу; наши койки были завешены противомоскитными сетками. Утром, пока я мирно спал, Джорджа разбудил непрерывный звук, похожий на весеннюю капель. Оказалось, что мелкие муравьи, муравьиные личинки и муравьиные яйца непрерывной струйкой стекают прямо на его противомоскитную сетку. Он выбрался из постели и стал громко звать на помощь, одновременно высматривая источ­ник извержения. И тут же увидел, что это сухое дерево, нависшее над нашим лагерем. Один сук с прогнившей сердцевиной тянулся как раз над палаткой: из него-то, как из рога изобилия, и сыпались муравьи со всем своим потомством — не иначе как целый муравьиный народ решил переселиться. Потрясенный наглостью насекомых, Джордж приказал рубить дерево, но земля уже была покрыта живым ковром из муравьев.

— Как быть, что делать? — спросил Джордж взбудораженных африканцев.

Среди них оказался человек, который нашел выход из положения. Принесли несколько кур, к их лапкам на длинных бечевках привязали по небольшому бревнышку, и к тому времени, как я проснулся, куры с деловитым кудахтаньем уничтожили всех муравьев до последнего и даже пытались найти еще что-нибудь съедобное, причем вид у них был отсутствующий, как это вообще свойственно пернатым.

Очень многие говорили мне, что никогда не поедут в тропики, потому что терпеть не могут насекомых. И прекрас­но, что они так решили, — иначе они бы непременно спятили, Муравьи — пытка, которой еще можно избежать, но есть и другие страсти, от которых спасения не найти.

В глубине леса водятся обычные мучители — комары, цеце, золотоглазики и прочие мухи, но в отличие от других мест не они главный источник неудобств. Здесь водится племя крылатых бесов, которые причиняют великие мучения, хотя и не вечные муки.

У нас в умеренных широтах есть мрачное буроватое к существо, называемое, более или менее точно, слепнем. Шк Случается, что насекомое садится на какого-нибудь резвя­щегося в воде пловца и здорово жалит его. Голый пловец может счесть это неоправданной вольностью, но вскоре забывает обиду. В тропических лесах Африки родичи слепня летают целыми легионами. Рекорды по живому весу то и дело побивал новый гость — на полотнище палатки, нагретое солнцем, или на рукав каждое мгновение приземлялся откуда ни возьмись какой-нибудь гигант!

Но в конце концов появился обладатель абсолютного рекорда. Было это так. Как-то вечером Басси бегом влетел в лагерь именно тогда, когда мы потягивали из стаканов слабый чай, и возвестил, что он видел двух маленьких лемуров (Galago demidovii) — они влезли на стоящие возле лагеря невысокие деревья. Мы и в Африку приехали главным образом ради этих лемуров, поэтому схватили ружья и побежали за ним, преисполненные надежд. Ловкие существа размером с мелкую крысу забрались в густолистные кроны. Чтобы увидеть их, мы заняли позиции в нескольких ярдах друг от друга и замерли, ожидая, когда добычу выдаст шорох и движение листвы.

Несколько минут я не сводил глаз с дерева, потом, чтобы немного передохнуть, перевел взгляд на Джорджа и увидел, что он манит меня к себе. Я осторожно подкрался поближе, и тут на его брюках, пониже спины, возникло нечто сан­тиметров пяти длиной.

Прежде чем я успел рассмотреть, что это за зверь, и предупредить Джорджа, тот буквально взвился в воздух. Прогремел выстрел сразу из обоих стволов, и ружье полете­ло в одну сторону, а его обычно невозмутимый владелец — в другую. Дробь хлестнула по листве над нашими головами; ружье, описав параболу, воткнулось стволами глубоко в землю, а мой глубокоуважаемый коллега перелетел вперед и вверх на несколько футов. Он приземлился, держась обеими руками за «пораженное место», как принято писать на аптечных этикетках.

Когда же удалось наконец уговорить его убрать руки, мы рассмотрели останки супостата и определили, что это гро­маднейший слепень, вооруженный настоящим «копьем». Как оказалось, это оружие и пронзило брюки бедного Джорджа и то, что они прикрывали, причем с такой молниеносной точностью, о какой никто из нас даже не имел представле­ния.