намек, она просто-напросто подчиняется местному обычаю, если и в самом деле, как, ему мнится, он знает, часть отеля отведена для подобных посещений. Эта идея отнюдь ему не неприятна.
Когда он сказал ей: «Подойдите» — и она тут же медленно приближается, не вопреки себе, а с простотой, которая не делает ее присутствие более близким, — не следовало ли ему, вместо того, чтобы формулировать это повелительное приглашение, направиться ей навстречу? Но, может быть, он побоялся вспугнуть ее своим жестом; он хочет оставить ее на свободе, если не свободной от своего первоначального импульса, то все же свободной в своем движении. (Она избирает очень и очень медленное движение, донельзя чуждое колебанию как раз по причине своей медлительности, движение, где удерживается свойственная ей неподвижность, контрастирующее с краткостью властного приглашения.) Это, стало быть, не что иное, как слово власти? — Но также и близости. — Насильственное слово. — Но несущее насилие лишь слова. — Уносящее его далеко. — Достигая дали без урона для нее. — Не вырывает ли он ее этим словом из дали? — Он там ее оставил. — Она, стало быть, все время дальше всего? — Но даль как раз и близка.
Слово — всего лишь продолжение поданного им ей знака. Длясь, знак изменяется, становится призывным словом, произнесенным обязательно тихим голосом и безличным тоном, в котором утверждается привлекательность протяженности. Но знак ничего не говорил? Он подавал знак, указывая. Но ведь призыв куда требовательнее? Он направлен к тому, что им зовется. Но он же заставляет прийти? Только то, что в зове призывает прийти. Но ведь он вопрошает? Он, зовя, отвечает.
Разве можно нанести урон простоте присутствии?
Ожиданию, если то, что от него ускользает, всегда уже в ожидании присутствует, дано все, кроме простоты присутствия.
Ожидание есть ожидание присутствия, которое не дано в ожидании, присутствия, все же сводимого ожиданием, отбирающим у него все, что в нем явлено, к простой игре присутствия.
Как будто им всегда нужно разыскивать дорогу, чтобы добраться туда, где они уже находятся.
Она пропустила его замечание мимо ушей и продолжала: «Поскольку я вам так сказала. Но это наверняка было слишком просто». — «На диво просто». — «Слишком просто, чтобы преуспеть и оказаться сказанным». — «Но сказанным из-за простоты».
У него такое ощущение, что видит он не столько ее, сколько как она приближается, ухватывает в ней каким-то странного размаха чувством свойственную ей способность приблизиться.
«Когда вы приближались…» — «Почему вы говорите в прошедшем времени?» — «Так удобнее; речь хочет сказаться в прошедшем». — «Вы не хотите скомпрометировать явленность этого присутствия, я знаю, я всегда это знала, а где она теперь?» — «Ну как же, там, где вы. Но могу сказать и прямо: сидя на диване, слегка отклонив тело, чуть нагнув голову, словно склонившись». — «Значит, уже не повернувшись к вам?» — «Нет, не вполне». — «Откуда столько неопределенности?» И вдруг: «Но вы, где же вы?» — «Думаю, что подошел сесть рядом с ней, но чуть позади, поскольку она сидит на самом краешке дивана, — и так близко, что можно дотронуться до ее открывшихся под склоненным затылком плеч». — «Вижу. Вы собираетесь дать ей соскользнуть и тем самым мало-помалу привлечь ее к себе?» — «Может статься, это вполне естественное движение». — «Не подло ли это? Она же не способна этому воспротивиться». — «А с чего ей противиться? Все уже давным-давно разыграно. Есть ли у вас основания, чтобы защищать подобную точку зрения?» — «Какую точку зрения?» — «Что ей бы хотелось, чтобы все так и оставалось?» — «Этого она, само собой разумеется, не хочет. И тем не менее, почему она так повернулась, почти отвернулась? Это же не просто поза согласия, нужно отдавать себе в этом отчет». — «Да, верно, нужно отдавать себе в этом отчет. Но такова ее манера отвечать на влечение — не отказываясь или принимая, а некой простотой, которая загодя сделала навсегда бессмысленной разницу между этими двумя способами действия». — «Сказано, однако, не все». — «Не сказано ничего».
«В какой момент решили вы туда пойти?» — «Туда, на диван?» — «Да». — «Когда увидел, что она сама на нем сидит». — «Дожидаясь вас?» — «Дожидаясь меня, меня не ожидая». — «И вам не страшно ее испугать?» — «Тогда я не задавался этим вопросом, я действовал очень быстро». — «Да, вы проворны. И когда же она догадалась о вашем присутствии?» Поскольку он не отвечал: «Она не напряглась, когда вы схватили ее за плечи?» — «Ну вот, знаете, это же было совсем легкое прикосновение; просто способ ей подсказать, что я тут и у нас отныне сколько угодно времени». — «Да, это приятное ощущение, будто расстояния внезапно исчезли, а истории не остается ничего другого, как идти своим чередом. Но не думаете ли вы, что проявили излишнюю уверенность? Не слишком ли вы были в себе уверены?» — «Вполне возможная мысль. Такое вершится обязательно из-за чрезмерной уверенности». — «Вы ее не знали. Вы не знали, почему она пришла». — «Я этого не знал, но я только и делал, что ее об этом спрашивал». — «Вот таким образом?» — «А, она проще вас».
«И не забывайте, что на протяжении всего этого времени меня не покидало примечательное ощущение чудесной силы сближения: от этого все и зависело». — «Приблизиться может и кто-то совсем чужой». — «Ну конечно — и даже только то, что чуждо; это-то и чудесно. У меня было такое впечатление, что я неизвестнее ей, чем кому бы то ни было из встреченных мною до тех пор». — «Поэтому-то вы и сочли, что можете, не смущаясь, идти дальше?» — «Кто-то, кто никоим образом вас не знает и кого никоим образом не знаешь, — вот что приятно в подобных встречах. Но было и еще кое-что». — «Да?» — «Ну да, это трудно высказать. Она с легкостью давала на себя смотреть». — «До такой степени! Вы хотите сказать, что она с готовностью выставляла себя напоказ?» — «Такого не скажу. Если и верно, что преобладает тут некое зрелищное впечатление — очень, правда, разбавленное, разреженное; зрелище, которое словно происходит в зоне, от надзора над которой я освобожден, — она в этом не участвует; возможно, она, напротив, на это досадует». — «Разве вы на самом деле не разглядывали ее в общем-то беззаботно?» — «Может статься, но беззаботность эта приходила от нее: да, не заботясь о своих правах на нее смотреть».
Словно созерцание было не только связано с осуществлением возможности смотреть, но и укоренено в утверждении ее явленности — столь уже обнаруженной; еще, однако, сокрытой.
«Почему же она вот так давала себя видеть?» — «Ради удовольствия, полагаю — удовольствия быть зримой». — «Однако всегда недостаточно». — «Ни-когда, естественно, не достаточно».
Стоя у двери, неподвижная и все время приближающаяся, в то же время сидящая на краешке дивана, слегка отклонив тело, простершись, откинувшись на него, соскальзывая при его потворстве назад, заставляя его через протяженность, в которую она опрокидывается, пересечь ту непреодолимую и уже преодоленную часть пространства, которая ее отделяет, когда перед ним, пока она падает, проходит лицо с безмятежно открытыми глазами, словно им предопределено видеть друг друга, даже если и не требуется друг на друга смотреть.
Когда он хватает ее, неощутимо окружая такой, какой она будет, и привлекая еще не завершенным влекущим движением, она, отражаясь в этом соскальзывании, скользит, соскальзывая в свое отражение.
«Да, знаю, в этом уже проявлялась ее манера бороться со своим присутствием». — «О, она не борется». — «Верно, она на диво хорошо поняла, что не нужно ни сопротивляться, ни соглашаться, но скользить в неопределенности между тем и другим, пребывая неподвижной в спешке и медлительности». — «Все, что она делает, — это отвечает вам». — «Да ничуть не больше, чем кому-то другому». — «Вам, как никому: это-то и привлекает больше всего». — «Тем самым влекомая как бы вне своего присутствия». — «Привлекаемая, но все же еще не привлеченная, привлекательностью того, что всегда влечет, но еще не привлекает». — «Влечением, которое преодолевает, отвергает и занимает любое расстояние». — «Вовлеченная в него, в то влекущее место, которым она чувствует, что становится». — «Повсюду
