самого человека, которого всегда признавали не совсем нормальным, у нее кровь застыла в жилах.
– Вся эта история так ужасающе бессмысленна, – поделилась она с Найджелом, когда минут пять спустя все ему пересказала.
– Ужасающе. Но не бессмысленна, – ответил он, и его голубые глаза вдруг заблестели от какой-то догадки. – Мне надо пойти и подумать над этим, дорогая. И еще – поговори с детьми. Хочется узнать, говорила ли потом Элизабет им что-нибудь в связи со случившимся. Это очень важно.
Найджел слонялся взад-вперед по террасе позади дома, прокладывая дорожку в снегу. Сигареты, размышлял он. Марихуана, продаваемая в виде сигарет. Кота одурманили той же самой гадостью. В каждом из этих эпизодов Эндрю и Элизабет играли ведущую роль. Элизабет была наркоман кой. И она, и Эндрю – оба находились в Америке в одной и той же школе. Свяжем все предпосылки вместе – что мы имеем? Уже дважды возникла ситуация, за которой чувствовались или даже открыто играли роль наркотики. Вполне допустимо, что Элизабет могла распознать причину кошачьего бешенства. Она явно увидела в предложенных детям сигаретах что-то дурное. Предлагал сигареты Эндрю, и он же, вполне вероятно, одурманил кота.
Зачем? Чтобы напугать Элизабет? В ту ночь в комнате Епископа брат внимательно приглядывался к ее реакции. Но чего ради ему могло взбрести в голову пугать свою любимую сестру? Чтобы с помощью страха вывести ее на чистую воду? Ага, уже теплее. Какая же тогда чистая вода, если не марихуана? Но он мог просто поговорить с ней по душам. Вдобавок ее последней привычкой был кокаин, а не марихуана. А дети? Боже! Неужели это правда? Неужели в тот раз, когда Эндрю говорил, что в доме есть некто, упоенный злом, он имел в виду Бетти? Неужели Бетти собиралась сделать из этих детей наркоманов, привыкших к тому же самому наркотику, что стал таким блестящим венцом всем ее похождениям? А Эндрю сумел прознать о ее намерениях и устроил этот кошачий фарс, чтобы предостеречь ее? Или – чтобы просто доказать себе, что его подозрения верны? Как Гамлет?
Найджел вошел в дом и поделился своими догадками с инспектором Блаунтом, который допрашивал дворецкого в прихожей. Терпеливо выслушав Найджела, Блаунт сказал:
– Очень интересно. В этом может что-то быть. Но я не вижу тут четкой связи с убийством.
– А как же, черт возьми, тут же…
– Только не говори мне, что этот Эндрю Ресторик убил свою сестру, дабы та не успела погубить детей наркотиками. Зачем это ему? Ведь стоило просто рассказать брату о своих подозрениях, и Элизабет никогда больше не подпустили бы к детям. Так что все это – плод твоего воображения.
– Ладно, а как насчет этого? – не сдавался Найджел. – Все поступки Элизабет совершались под чьим-то влиянием.
Некто использовал ее, чтобы иметь влияние на детей! Этот некто понял, что Эндрю догадался о ее игре, и тогда убил ее, чтобы она не раскололась перед Эндрю.
– А некто у тебя получается доктором Боганом? – сухо поинтересовался Блаунт. – Или на эту роль ты выбрал Хиварда Ресторика? Да, твой нынешний образ мышления, не сомневаюсь, может выдать и не такое. Лэнг, попроси мисс Эйнсли войти.
Сержант-детектив ввел в комнату Эвнис Эйнсли. Найджелу, что ерзал на подоконнике, первый раз выпала возможность изучить ее как следует, пока Блаунт улаживал необходимые формальности.
Женщина около тридцати. У нее были живые, слегка выпуклые глаза невротички – такие женщины встречаются в провинциальных отелях, где живут со своими «хорошо сохранившимися», так же как и они, матерями. Хорошо сохранившиеся внешне и недоброкачественные внутри. Неугомонные, неудовлетворенные, жеманные с мужчинами, имеющие случайные и тщетные связи с теми, кто много старше их самих, – всякими коммерсантами, инженерами и полковниками. От Эйнсли всегда дурно пахло – от ее пудры, а не от нее самой. Она была заядлой курильщицей, но, насколько знал Найджел, не наркоманкой. Говорила она хрипло, растягивая слова, в голосе звучали грубые нотки. Носила строгий твидовый костюм хорошего покроя, волосы – наверное, лучшая деталь ее внешности – были уложены с неприятной, почти железной аккуратностью.
– Вы были близкой подругой покойной? – спросил Блаунт.
– Да, думаю, что да. Мы делили с ней квартиру – это было четыре года назад. Я же вам об этом уже рассказывала.
– И она никогда не пыталась намекнуть вам, что боится… того, что с ней случилось?
– О нет. Правда, такие, как Бетти, часто рискуют.
– Часто рискуют? – переспросил Блаунт мягким как шелк голосом.
– Ну, нельзя же постоянно забавляться с мужчинами и сбегать от них, как она вечно делала!
– Имеете в виду то, что Элизабет вызывала в других ревность?
– Я видела, как двое мужчин дрались за нее, как звери, – сказала мисс Эйнсли, вздрогнув и скрестив свои тонкие ноги.
– В нашем случае кто-нибудь подходит на эту роль?
– Нет. – Найджелу показалось, что это слово выскочило у нее невольно. – Я не говорю, что это не могло случиться здесь. Она морочила голову мистеру Дайксу и доктору Богану. Бедная Бетти – должно быть, ужасно так о ней говорить. В конце концов, она не могла ничего исправить. Она же сама увязла во всем этом, правильно?
Блаунт прервал обсуждение этой темы.
– Но, насколько я знаю, она была помолвлена с мистером Дайксом? – спросил он.
– А, этот… Да, вполне возможно. Но она бы не смогла довести это до конца. Не так давно я слышала от нее то же самое. Они даже скандалили по этому поводу. – Глядя на Блаунта, Эвнис слегка стушевалась в конце последней фразы. – Нет, это был не скандал, но голоса их звучали весьма возбужденно, – поправилась она.
– Вы не любите мистера Дайкса? – вступил Найджел.
– Я считаю его несносным и слишком громогласным коротышкой. Он еще и пацифист.
