строгость и серьезность почти парализуют меня. Но скажите, вы позволите ему рисовать вас?
— Месье Массари?
— О боже, наверное, он хотел сделать вам сюрприз, а я все испортила! Он будет недоволен. Но вы ведь не скажете ему, правда?
— Здесь нет ничего, о чем стоило бы говорить, — ответила Вайолетт с обескураживающей вежливостью.
— О, вы очень умны и гораздо благоразумнее его. Аллин весьма искусно владеет кистью и палитрой, он мог быть одним из лучших художников, если бы у него было больше времени и меньше денег. Вы знаете, друзья и капитал — враги искусства, они душат вдохновение.
На это нечего было ответить. К счастью, ответа и не требовалось. Женщина продолжала говорить почти без остановки:
— Но ведь вы позволите ему просить вас об этом, да? Было бы очень жестоко не дать ему удивить вас. Кроме того, подумайте, как приятно разрешить себя уговорить; я уверена, что его доводы будут очаровательны.
— В самом деле? — спросила Вайолетт, собрав все свое самообладание.
— Не хмурьтесь так, petite, а то он подумает, что я говорю вам ужасные вещи. Возможно, уже подумал, так как направляется сюда. Alors, как он обожает вас! Я просто завидую вам, мадам.
Актриса выпрямилась, сказала что-то подошедшему Аллину и, погладив его по плечу, удалилась. Однако похоже было, что он ее едва заметил. Присев рядом с Вайолетт, он спросил:
— Что вам говорила Клотильда?
Он действительно наблюдал за ней. Чувство благодарности к актрисе, которая указала ей на это, взывало к великодушию.
— Ничего особенного, кроме одной интересной вещи. Вы в самом деле художник?
Его глаза вспыхнули, словно пламя спички, но он ответил скромно:
— Я рисую.
— Полагаю, я и не должна знать ничего об этом, ведь мы едва знакомы.
— Мне доставило бы огромное удовольствие исправить положение, — произнес он, улыбаясь, и после некоторой паузы добавил:
— Я был бы счастлив рисовать вас. Как раз в данный момент Делакруа рекомендует меня вашему мужу в качестве его замены.
— Вы все это спланировали заранее?
Он слегка наклонил голову в знак согласия.
— Вы разочарованы?
Вайолетт взглянула на него из-под ресниц и произнесла:
— Я мечтала, что кисть великого художника, который удостаивает чести только себя и своих друзей, сделает меня бессмертной.
— Так и будет, если это то, чего вы хотите, — ответил он, вставая. — Позвольте мне разыскать Делакруа.
— Нет! Нет, пожалуйста, сядьте! — поспешно воскликнула она, Протягивая руку так, словно хотела схватить его за полу костюма, и тут же отдернула ее.
Аллин снова уселся на диван и, улыбнувшись, взял ее за руку.
— Вы кокетничаете со мной. Это меня вдохновляет.
— Нет, глупо с моей стороны, но я думала…
— Вы доверяете мне и понимаете настолько, что уже дразните меня. Это свидетельствует о том, что вы вспоминали обо мне. Я удивлен и польщен.
Вайолетт не нашлась что ответить. Жаркой волной кровь прихлынула к ее лицу.
Улыбка Аллина растаяла.
— Простите меня. Теперь я дразню вас, что совершенно Непозволительно. Я намеревался действовать не спеша и с большой осторожностью, начав с портрета. Вы позволите?
— Да, конечно, — отозвалась она еле слышно.
— Даже ничего не зная о моих способностях? Устремив взгляд на свою затянутую в перчатку руку, которую все еще держал Аллин, она ответила:
— Я предполагаю, что они достаточно высоки, иначе месье Делакруа не рекомендовал бы вас.
Он молча смотрел на тени от длинных ресниц, скользящие по ее щекам, на нежный овал ее лица, озаренный светом газовых светильников, на бледно-желтый бархат ее платья. Его взгляд задержался на букетике желто-фиолетовых анютиных глазок, приколотых к вороту ее платья. Проследив за направлением его взгляда, Вайолетт подумала, что было слишком смело с ее стороны носить свежее напоминание о его последнем тайном послании. Она заставила себя поднять голову и встретиться с ним взглядом. Выражение его пылающих глаз развеяло ее страхи.
— Я постараюсь, — произнес он после некоторой паузы, — быть достойным вашего доверия… И вашего внимания.
Вайолетт не смогла удержаться от улыбки. Она испытывала необыкновенное чувство от сознания того, что ее так хорошо понимают.
— Аллин, топ ami! Я вижу, вы уже познакомились с мадам Фоссиер?
Она высвободила руку. Делакруа приближался к ним вместе с Гилбертом. Муж Вайолетт, посмотрев на нее и мужчину рядом с ней, нахмурил брови. Аллин непринужденно поднялся им навстречу.
— Я взял на себя смелость представиться, поскольку вы были так любезны, что высказали предположение о заказе. Мадам — достойный объект. У нее прекрасная костная структура, великолепный цвет кожи и почти совершенные пропорции лица. Но характер ее тонок и чувствителен, его трудно будет уловить.
— Я предполагал, что вы заинтересуетесь, — произнес Делакруа, пряча усмешку под пышными усами.
Гилберт смотрел на Аллина, не меняя выражения лица. Вдруг он спросил:
— Мы с вами встречались, месье?
— Думаю, что нет, — вежливо ответил Аллин. — Насколько я понимаю, вы приехали из Америки? Я давно мечтаю о путешествии в вашу юную страну, но как-то все не получается.
Возникла напряженная пауза, которую Делакруа поспешил заполнить формальным представлением Аллина Гилберту и его супруге. Аллин вежливо начал задавать вопросы о Луизиане, о том, как долго они намереваются пробыть в Париже. Неловкая ситуация постепенно миновала.
Позже, когда Вайолетт с мужем ехали в экипаже обратно в свою гостиницу, Гилберт нарушил длительное молчание вопросом:
— Тебя устраивает этот Массари, не хочешь ли ты, чтобы я поискал другого художника?
— Не стоит беспокоиться, — ответила Вайолетт. — Поскольку его рекомендовал Делакруа, я уверена, что он мне вполне подойдет.
Гилберт похлопал ее по руке и, устраиваясь удобнее на сиденье, веско заметил:
— Как ты хочешь, chere, как ты хочешь…
Вайолетт подумала о двойственности своего положения, и на мгновение что-то сжалось у нее в груди. Потом она представила, как они будут проводить с Аллином время, необходимое для создания портрета, как будут часами разговаривать, узнавая друг друга все лучше. Всего два дня, и она начнет позировать художнику — так Гилберт договорился с Аллином. Нетерпение зародилось в ее душе и, разрастаясь, вытеснило чувство вины.
Утро того дня, когда должен был состояться первый сеанс, выдалось ясным и спокойным. Вайолетт почти не спала предыдущей ночью. Она лежала в постели и смотрела на портьеры, за которыми быстро светлели окна. Нервное нетерпение вызывало дрожь в животе, грозящую перерасти в тошноту.
Она не пойдет, пошлет записку, что нездорова.
Мысль о том, что она должна неподвижно сидеть, пока Аллин будет пристально разглядывать ее взглядом художника, наполняла ее душу ужасом. Она проведет с ним наедине целую вечность. Что она может сказать ему? О чем им говорить в течение такого долгого времени? Чего он ждет от нее? Допустила ли она в своем поведении нечто такое, что могло позволить ему совершить вольность по отношению к ней?
