D7. См. A9. NB! Нита также сказала Брайану: «Как мне хотелось верить ему. Теперь мне некому верить».
D8. Заявление Алисы: «Я думала, он расспрашивает меня о разводе в своих собственных интересах». Ее слова, что Ч. сделал бы все ради того, чтобы сохранить ее брак, если бы счел, что его стоит сохранить. Она пришла в сильное волнение, когда я спросил, рассказывал ли ей Ч., что дал Ните последний шанс отпустить Джимми.
D9. Но если А. не лжет, Чарльз не мог заполучить капсулу с ядом, которая была у Джимми, до убийства (?) или после. Но «штульцевскую штучку» нашли в вещах Чарльза.
D10. Поразительные переходы Чарльза от искренности к уклончивости во время сегодняшнего разговора в клубе. Его настойчивые утверждения, что Алиса всегда говорит правду. Его последние слова при уходе: «Теперь вы это сделали». Любопытно: почему «вы»?
Найджел долго еще перекладывал свои бумажки, искал для них подходящее место и видел, что одна непременно оставалась неприкаянной, упорно не желая вписываться в складывающуюся картину; наконец его позвали к телефону. Звонил Джимми Лейк, приглашал его на ужин. Да, Чарльз будет. Алиса? Нет, Алиса берет себе на вечер отгул.
Поначалу это насторожило Найджела. У него засосало под ложечкой: вот, вот оно!.. Нельзя сказать, чтобы приглашение было для него неожиданностью: он ведь сам целый день сегодня трудился, чтобы растормошить, раздразнить преступника, и было бы удивительно, если бы тот так или иначе не высунул голову из берлоги. Но Найджела не слишком-то привлекала активная роль в финальном акте этой мрачной и, увы, отнюдь не возвышающей душу трагедии. В то же время, видя, как последний кусочек мозаики никак не желает вписываться в складывающуюся картину, он все еще не знал, чем в конце концов обернется эта трагедия.
Часа через два, потягивая шерри в кабинете у Джимми, Найджел обратил внимание на две вещи: во- первых, Чарльз Кеннингтон пребывает в крайне возбужденном состоянии, во-вторых, между ним и его зятем явно есть какая-то напряженность, то и дело пробивающаяся сквозь камуфляж вежливости и светских условностей. Майор Кеннингтон много пил. Еще за ленчем Найджел заметил, что он обжора, ест много и шумно, а спиртное глотает не останавливаясь. Он поставил виски рядом с собой и за десять минут пропустил три стакана. Можно было подумать, что он намеренно взвинчивает себя, готовясь к какому-то серьезному или даже опасному делу. Иначе пришлось бы предположить, что у человека, захватившего Штульца, не в порядке нервы. Чарльза и Джимми вместе Найджел не видел с той фатальной встречи в директорском кабинете.
Он не знал, говорили ли они — и если говорили, то насколько подробно, — о преступлении. Но нельзя было не заметить, что каждый из них обращается только к Найджелу и оба избегают смотреть друг другу в глаза, как люди, которые сильно повздорили и не успели еще восстановить отношения. У Джимми Лейка вежливость была естественной, врожденной чертой, его раздражение проявлялось лишь в том, что он никак не мог сосредоточиться, с трудом заставляя себя внимательно слушать Найджела. Что касается Чарльза Кеннингтона, о нем можно было сказать только, что он вел себя вызывающе. Куда девались его обаяние и очаровательная непосредственность, которые сглаживали самые экстравагантные его выходки? Сейчас, развязно, даже глумливо посмеиваясь над тем, как Джимми до войны занимался связями с общественностью, он был просто-напросто груб. Он держался так оскорбительно, словно пытался спровоцировать Джимми на драку.
— Подумать только, и как это Алиса до сих пор не вывела Джимми в одном из своих романов? — закончил он свою тираду. — Он же так и просится к ней на страницы, наш украшатель витрин, наш присяжный очковтиратель! Ей-богу, он бы всю Англию размалевал, как перед крикетным матчем с Австралией.
— А я так и делал, — негромко, сухо сказал Джимми. — Это моя работа.
— Ну вот, а всю войну он просидел с кривым зеркалом — или как называется зеркало, которое кривое делает прямым?.. Пудрил англичанам мозги, какие наши солдатики удивительные, какие храбрые, какие прилежные, какие демократичные, какие…
— А что, они разве не были удивительными? Даже Чарльз вел себя не так уж и плохо.
— Медаль за примерное поведение — от тебя! Это же бесчестье…
— Пойдемте ужинать, — решительно прервал его Джимми.
На буфете в элегантной, отделанной белыми панелями столовой были приготовлены холодный цыпленок, салат, бисквиты в вине со взбитыми сливками и поднос с напитками.
— Не откажешься? — обратился Джимми к Чарльзу, показывая на цыпленка. — Я еще не могу резать: плечо… А Найджел может отрезать мне. Очень приятно чувствовать себя совершенно беспомощным. Как будто вернулся в детство…
Наконец еда была разложена по тарелкам; Чарльз Кеннингтон, взяв вилку, обернулся к Найджелу:
— Ну что ж, Найджел, мы оба сгораем от нетерпения услышать последние новости о преступлении. Потому мы и пригласили тебя; надеюсь, ты понимаешь? Давай, мой дорогой, смелей, не оставляй нас во тьме неведения. Или, может, ты спрятал под столом своего грозного суперинтенданта и он только и ждет, когда мы что-нибудь ляпнем, чтобы тут же нас сцапать? Если так, лучше я буду держать язык за зубами.
— Ты действительно сгораешь от нетерпения? — спросил Найджел, пристально поглядев на него.
— Конечно. За нашего хозяина, впрочем, не отвечаю.
— Полагаю, я могу за себя ответить, Чарльз. Пускай Найджел расскажет нам столько, сколько сочтет нужным.
— Ладно, будь по-вашему, — сказал Найджел, — Пожалуй, я начну со своей версии.
— Ага, со своей, — заметил директор, мягко улыбнувшись. — Она отличается от той версии, которую, по вашим словам, разработал суперинтендант?
— Нет, не отличается. Это — моя версия. Извините меня за обман. Поначалу так было нужно.
— Да он же двуликое чудовище, Джимми, этот твой синеглазый вольнонаемный с лицом агнца. Тебе давно следовало бы выгнать его. Он еще выроет тебе могилу.
— Заткнись же наконец, Чарльз! Болтаешь, болтаешь, болтаешь целый день. Дашь ты Найджелу говорить или нет?
— Значит, вот как было дело… — начал Найджел.
Он рассказал, как в тот день, сидя в квартире Ниты, ломал голову над двумя вопросами: куда делась капсула из-под яда и зачем убийце понадобилось выносить ее из комнаты?
— Я полагал, на второй вопрос можно ответить удовлетворительно. Рассуждал я следующим образом. Почему преступник уносит орудие убийства с места преступления? Потому что, если его найдут, оно приведет следствие к убийце. Но мы все видели это орудие за несколько минут до убийства, преступнику не было никакого резона его уносить. Помню, я думал: получается замкнутый круг, который невозможно сломать. И вдруг слово «сломать» вызвало перед моим внутренним взором образ: капсулу, но не сломанную, не использованную.
И Чарльз, и Джимми наклонились вперед, забыв про еду, стараясь не пропустить ни слова.
— Предположим, штульцевская капсула вовсе не была использована для убийства… то есть использована, но не непосредственно, а для отвода глаз. Мы сразу получаем ответ на вопрос, почему преступнику понадобилось убрать ее. Да просто по той причине, что ею не воспользовались. Это был единственный логический ответ на вопрос. Ему необходимо было убрать ее, чтобы мы все утвердились в мысли, что она была орудием убийства. Ведь если бы ее нашли и увидели, что она не сломана, полиция стала бы выяснять, какими иными источниками цианида располагали подозреваемые.
— Разумно, должен признать, — пробормотал Чарльз, вновь ставший трезвым как стеклышко.
— Этот ответ дал мне возможность разгадать и первую загадку: как убийца скрыл капсулу. Если бы «штульцевскую штучку» использовали, чтобы отравить кофе, ее должны были бы сломать. Я выяснил, что сержант, который обыскивал вас, проявил некоторую небрежность. Он не осмотрел с должной тщательностью рты подозреваемых. Единственное место, где можно спрятать капсулу, — это полость между коренными зубами и щекой. Но если капсула вскрыта, на ней остаются капельки или по меньшей мере пары цианида, которые вызвали бы у спрятавшего ее сильный приступ кашля. Совершенно очевидно, что убийца
