— После обеда ты можешь потренироваться на мне, я укажу тебе слабые места.
Гаррет рассмеялся, и Дэвид с сарказмом заметил:
— Как великодушно с твоей стороны!
Викарий отмахнулся от фальшивого комплимента.
— А теперь рассказывай, почему ты не захотел привести к нам на обед мисс Кастеллано.
— Вы с Оливией ей не нравитесь.
— Чепуха! Оливия нравится всем. А Мия с удовольствием пофлиртовала бы с кем-то таким безопасным, как я, — со счастливо женатым священником.
— Она на меня сердится.
— Вот это уже ближе к истине, полагаю.
— Ох, Гаррет, уймись. Мы с Мией просто провели вместе неделю в крайне стесненных обстоятельствах, и ни один из нас не желает находиться в обществе другого.
— Что означает, что она нагоняет на тебя скуку. А это, я думаю, невозможно. Или тебе нужно время побыть одному и трезво поразмыслить?
— Все проще. Она меня ненавидит.
— Потому что… — подсказал Гаррет.
— Потому что я отказываюсь относиться к жизни как к приключению. Потому что я не умею развлекаться. Она думает только о своем собственном мире, а не о том, что нужно другим.
Это было не совсем так, но вполне подходило для его цели — убедить Гаррета, что Мия его не интересует. И Гаррет действительно замолчал после его слов, но пошел очень медленно, и Дэвид знал, что это означает — ему еще есть что сказать.
— Дэвид, расскажи, что произошло в Сэндлтоне?
— Пошло все к черту, Гаррет!
Дэвид остановился и усилием воли заставил свое сердце биться ровнее.
— Даже обед Оливий не стоит того, чтобы проходить через этот допрос.
— Тогда я скажу тебе еще более неприятные вещи. Мисс Кастеллано права. Ты не умеешь развлекаться. Ты не позволял себе даже думать о счастье, ни разу за много лет. Я тебя знаю. Оливия говорит, это из-за того, что произошло в Мексике, хотя она не представляет, что там было.
Дэвид испытал желание тут же, не сходя с места, выбить из Гаррета его высокомерие, но Майкл убрал руки за спину и продолжал говорить:
— Я-то знаю, что произошло в Мексике, согласен с женой, что причина в этом. Ты живешь с этим каждый день и не прощаешь сам себя.
— Погибли люди, из-за меня мучили невинных мужчин, женщин и даже детей… и убивали.
— Нет, Дэвид, не из-за тебя! — твердо возразил Гаррет. — Они умерли потому, что дьявольский ум надсмотрщика нашел такой, способ наказывать тебя за то, что ты был сообразительнее, сильнее и умнее его.
— И зачем только я вообще рассказал тебе о Мексикадо? Неужели ты никогда это не забудешь?
— Не раньше, чем это сделаешь ты. — В голосе Гаррета слышалась разделенная боль. — Каждый раз, когда ты нарушал какое-нибудь правило, предавали смерти других рабов, мужчин и женщин, твоих друзей. Ты был слишком ценным, чтобы тебя потерять. Кто точно заслужил место в аду, так это надсмотрщик.
Дэвид остановился.
— Я мог бы убить себя и положить этому конец.
Он почувствовал, что на его глазах выступают слезы, и отвел взгляд, потом пошел дальше, надеясь, что Гаррет не заметит.
— Нет, ты — Пеннистан, а Пеннистаны из тех, кто выживает. Убить себя — это было бы все равно что нарочно проиграть на ринге, а это, Дэвид, на тебя совсем не похоже.
Дэвид пожал плечами. Гаррет был прав.
— Если ты боишься снова полюбить, потому что боишься потерять, то для этого уже слишком поздно.
— Гаррет, в тебе нет цыганской крови, так что перестань разговаривать, как цыганка, и скажи, что ты имеешь в виду.
— Ты окружен людьми, которых любишь. Если бы тот ублюдок надсмотрщик был здесь, как ты думаешь, кого бы он выбрал на смерть? А если ты думаешь, что Бог играет в такие игры, то ты больший еретик, чем Лютер.
Они дошли до тропинки, которая вела к двери в дом. Гаррет остановил Дэвида.
— Я еще продолжу проповедовать не больше минуты, а потом сменю тему.
Дэвид покачал головой.
— Ты это уже говорил.
— Да, но разве ты слушал? — Гаррет открыл калитку, но остановился в проеме. — Бог хочет, чтобы мы были счастливы. Все, что приносит нам радость, — хорошо.
Дэвид посмотрел на землю и вспомнил, как смеялся с Мией.
— Дэвид, ты меня слышишь?
Гаррет говорил с таким чувством, что Дэвид подумал, что лучше уж согласиться, а то как бы не дошло до кулачной битвы.
— Да, слышу. Это приятно сокращенная версия твоей любимой проповеди.
Казалось, Гаррет немного расслабился.
— И она возвращает нас к Мие.
— Которая меня ненавидит.
— Ненависть — это удивительно эмоциональное чувство. Намного лучше, чем скука или страх, лучше даже, чем равнодушие. А еще важнее то, что ты ее не ненавидишь:
Священник исчез, остался просто мужчина, друг, который его искушал.
— Ей чуть больше, чем через год, исполнится двадцать один, и она сообщила мне, что будет сама принимать решения о своей жизни.
— О Боже, только не говори, что ты пытался решать за нее!
— Да, да, пытался. И уверяю тебя, это было настолько же неудачно, насколько нелепы были ее идеи.
Гаррет хлопнул друга по спине.
— Дэвид, в этом нет ничего нового. Женщины хотят сами решать за себя. И чем скорее ты это усвоишь, тем лучше.
— Что вы оба здесь делаете? Вы что, заблудились? Дэвид, заходите сейчас же. Я жду, когда меня обнимут, а твой сын, Гаррет, спрашивает, где его папочка.
В дверях стояла Оливия в переднике. Если ее приказ был недостаточно веским, то перед аппетитным запахом, доносящимся из кухни, не мог бы устоять ни один мужчина.
— Мия, вы кажетесь гораздо счастливее. — Джанина поправила цветок в волосах Мии и отступила, чтобы полюбоваться своей работой. — Я очень рада, что встреча с Еленой прошла хорошо и у вас снова добрые отношения.
— Да, и кроме того, я нашла отлично настроенное фортепиано.
— Очень хорошо, — небрежно сказала Джанина. — Значит, вы надеетесь, что лорд Дэвид сделает вам предложение и все будет прекрасно?
— Нет! Что в этом может быть прекрасного? Я не хочу выходить замуж без любви, а он никогда не скажет эти слова.
— Кто не скажет? Тот коротышка виконт? Что он знает?
