Джанина поняла ее неправильно, но Мия стиснула зубы и не стала ее поправлять. Она и так уже сказала слишком много.
— Ты уверена, что это платье не слишком нарядное для семейного обеда?
— Вы в нем прекрасны. Эти переливы цвета в оборках вам очень идут, а от розового лицо всегда как будто светится.
Мия немного подушилась, пряный аромат духов напоминал ей о ночных свиданиях. Потом она взяла книгу — на случай если придется ждать — и с подсказки лакея нашла дорогу в комнату, где семья собиралась перед обедом.
В комнате было пусто, и даже камин не горел. Однако Мия налила себе вина и села дожидаться остальных. По всей вероятности, компания должна быть небольшой, возможно, к герцогу, Дэвиду и к ней самой присоединятся Оливия и Майкл. Это было бы идеально. После обеда все могли бы пойти к Елене и выпить кофе в ее комнате.
Мия отпила немного вина из бокала и в это время услышала, что кто-то подходит к двери. В комнату вошел Уинтроп, неприветливо глядя на нее. «Он вообще когда-нибудь улыбается?»
— Мисс Кастеллано, неужели вам никто не сказал, что сегодня не будет семейного обеда?
Мия очень, очень осторожно поставила бокал с вином.
— Вот как, не будет?
По-видимому, Уинтроп прочел в ее взгляде вопрос.
— Лорд Дэвид ушел к Гарретам, а его светлость обедает наедине с ее светлостью. Экономка позаботилась, чтобы вам доставили обед на подносе в вашу комнату.
— Очень хорошо.
Мия постаралась не показать, насколько она унижена, Уинтроп выждал несколько мгновений, потом поклонился и ушел.
Мия допила вино одним длинным глотком и посмотрела на картину над камином. Ей так хотелось увидеть сегодня Дэвида. Она надеялась из общего разговора или от него самого узнать побольше о его будущей фабрике. Если бы она поняла, о чем идет речь, то смогла бы принять участие в разговоре и показать, что ей небезразлично то, что важно для него.
Мия посмотрела на бокал, крепко стиснула его, а потом с силой швырнула в камин. Он разбился. Она опустилась на ближайший стул. Она знала, что это ребячество — швырять посуду от обиды, когда известно, что весь дом очень озабочен предстоящими родами герцогини. Она даже не получила от броска особого удовлетворения и уж точно ничего не достигла. Что она могла сейчас сделать, так это найти музыкальную комнату, сесть за фортепиано и играть Бетховена, все, что только вспомнит. Когда Мия чувствовала себя несчастной, музыка Бетховена ей всегда помогала.
Собрав остатки чувства собственного достоинства, Мия вышла из комнаты. Она не стала спрашивать дорогу у лакеев — это бы лишний раз показало, насколько она чужая в этом доме. Однажды она бывала в этой музыкальной комнате и теперь собиралась найти ее самостоятельно. Мия целеустремленно пошла по коридору.
Дэвид возвращался в замок. На обратном пути он еще меньше обращал внимание на то, что его окружает. За обедом с вином последовал портвейн, который друг прислал Гаррету из Европы. Оливия ушла сказать сыну «спокойной ночи», и это оказалось удобным предлогом исчезнуть до конца вечера. После этого Дэвид смог спокойно поговорить с Майклом о своих надеждах получить финансирование для хлопкопрядильной фабрики. К тому времени, когда Гаррет решил, что речь Дэвида звучит достаточно убедительно, они успели вдвоем прикончить бутылку портвейна. К теме отношений Дэвида и Мии Гаррет больше не возвращался. Он умел закрывать тему — только потому его и можно было терпеть. Ну и еще потому, что он всегда был рад встретиться с Дэвидом на боксерском ринге. Они договорились на завтра, и Гаррет с нетерпением ждал поединка Дэвида с Ромеро.
Боксерские матчи лишь на время отвлекут его внимание, не более того. Гаррет мог больше и не упоминать Мию, но Дэвид все равно остро сознавал, что вопрос его будущего с Мией Кастеллано не решен. Весь вечер у него не выходили из головы слова Гаррета, что Дэвид имеет такое же право на счастье, как и все остальные. Майкл говорил очень убедительно. А Дэвид был совершенно уверен, что покончил даже с мыслями о счастье. Жизнь на Мексикадо научила его очень тщательно скрывать свои симпатии и надолго, если не навсегда, отречься от всякой надежды на счастье. Он не собирался рисковать своим сердцем или жизнями других людей. Но он снова рискнул полюбить, когда вернулся домой, в круг своей семьи. В качестве герцога Лин его часто раздражал и вызывал досаду, но как брата он любил его всем сердцем. То же самое было справедливо и по отношению к Гейбриелу, который жил так далеко, что они виделись всего лишь пару раз в год. Привязанность не уменьшалась от расстояния. Даже Джессу, который последние четыре года пропадал в игорных домах, нашлось место в сердце Дэвида. А Оливию было просто невозможно не любить.
Дэвид достал из кармана недокуренную сигарету и снова зажег ее.
Если бы он признался, что любит, то Гаррет сказал бы, что за этим должно последовать удовлетворение и счастье. Удовлетворение ему принесет хлопкопрядильная фабрика, в этом Дэвид не сомневался, но что сделало бы его счастливым, он преставления не имел. Такой образ мысли казался ему очень эгоистичным. Дэвид решил, что был бы счастлив, если бы проект фабрики было чуть легче воплотить в жизнь. Если бы счастье и простота шли рука об руку, то его жизнь стала бы проще, если бы Мия не забеременела, она стала бы неизмеримо проще; если бы им не пришлось пожениться… если бы он никогда больше ее не увидел… Да, жизнь стала бы намного проще, но вовсе не интереснее. Или не «забавнее», как сказала бы Мия. Будь она сейчас с ним, она бы пританцовывала рядом, потому что просто идти — это для нее слишком обыкновенно. Она бы поддразнивала его, искушала, потому что они были бы одни в темноте. Даже это прозаическое возвращение в замок стало бы для них приключением. А как только они вернулись бы, она бы потребовала, чтобы он пришел переворачивать страницы, когда она будет играть на фортепиано, хотя ему следовало уделить некоторое время чтению газет, доставленных из Лондона, чтобы узнать, какие произошли перемены. То есть если бы он позволил Мии отвлечь его развлечениями, то он проигнорировал бы свои настоящие обязанности. Неужели Бог хотел, чтобы он обрел счастье ценой отказа от этих обязанностей? Дэвид готов был побиться об заклад, что на такой вопрос даже Гаррету было бы нелегко ответить.
Дэвид вошел в замок через боковую дверь. Ночной привратник приветствовал его словами:
— С вами желает поговорить горничная мисс Кастеллано.
Черт! Что могло случиться? Дэвид плохо знал гостевое крыло, и ему пришлось спросить у лакея, где остановилась Мия. Найдя ее комнату, он постучал в дверь. Джанина тут же распахнула ее и расплакалась.
— Бог мой, Джанина, что случилось?
— Милорд, вы были так добры ко мне, прошу вас, не откажите мне в помощи и теперь.
— Ну конечно, конечно! — Дэвид взял ее за руки. — Расскажи, что случилось.
— Мия пропала, я не могу ее найти! Она не прикоснулась к обеду, он стоял здесь на подносе и совсем остыл. — Джанина освободила руки из рук Дэвида и махнула в сторону стола, теперь пустого. — Мия спустилась на обед, она была так прекрасна с цветами в волосах… и так и не вернулась.
— Она спустилась на обед? Вам никто не сказал, что семейного обеда не будет?
— Никто не сказал ни мне, ни ей. Кто-то должен был сказать, ведь они принесли ей поднос, но она не возвращалась.
— Откуда ты знаешь?
— Мия всегда оставляет вещи или на стуле, или на кровати, или на полу. Уж кто-кто, а вы должны были это заметить: если она бывает в комнате, то всегда что-нибудь оставляет после себя.
Дэвид не был уверен, что имела в виду Джанина, но действительно, после той ночи, когда они впервые были вместе, он обнаружил в своей комнате ее туфли, а в чашке — шпильки для волос.
— Ты кому-нибудь рассказала?
— Нет, милорд. Я послала лакея попросить, чтобы вас прислали ко мне, когда вы вернетесь. Я подумала, что вы с Мией могли быть вместе.
Дэвид замотал головой:
— Я уверен, что она не пропала. Замок большой, должно быть, она устроила себе очередное
