Эти тридцать минут и становятся самыми важными, все остальное не имеет значения. Адвокат ждет, а когда ему становится ясно, что я так ничего и не скажу, вытаскивает газету.
– Ваше дело принимает дурной оборот.
Нынче вторник, вчера прошел показ Осано. Еще одна фотография на первой странице, еще один снимок, на котором мы с Луизой целуемся. Этот сделан на показе в Милане. Я заглядываю на страницы, посвященные моде, и вижу фотографию Луизы на подиуме, рядом с ней женщина в одной из придуманных мной рубашек. Уже по заголовкам можно сказать, что коллекцию нашу приняли хорошо. Для меня это сюрприз: не думаю, что кто-нибудь из нас ожидал встретить в Париже восторженный прием. Однако весь материал мне прочесть не удается, адвокат слишком нетерпелив. Он отбирает у меня газету, открывает ее на другой странице и показывает статью, проиллюстрированную одной только моей фотографией.
В статье говорится, что мне отказали в освобождении под залог из-за неладов с паспортом. Появилось и нечто новое: история о том, как я пытался убить французского фотографа около ночного клуба в Милане. Присутствует даже интервью с Этьеном. Он совершенно выветрился из моей головы; за всю миланскую Неделю моды я его ни разу не видел и ни разу не задумался – почему. Теперь ненависть к нему вспыхивает во мне с новой силой. На фотографии губы Этьена сложены в подобие глумливой ухмылки, глаза сощурены из-за дымка сигареты, которую он курит. Историю он излагает красочную, оказывается, я измолотил его на улице до беспамятства. Он признает, что был слишком испуган, чтобы сопротивляться, он знал, что я ношу с собой нож. Я, видите ли, изрезал его матрас в отеле «Кост».
Адвокат еще раз спрашивает: помню ли я остановку в Лионе?
Я киваю. Остановку я помню. Это было около шести утра.
– И где вы находились?
– У себя в купе.
– Ваша сестра сможет это подтвердить?
Я выдерживаю паузу. Которая перерастает еще в одно долгое молчание. Тон адвоката становится более неприязненным: возможно, гонорар, полученный им за то, чтобы он меня представлял, кажется ему недостаточным.
– Сможет она подтвердить это? Она бодрствовала, спала?
Я говорю:
– Она не сможет этого подтвердить.
– Почему?
– Просто не сможет, и все.
Луиза сообщает, что приехала мама. Прошло больше недели, прежде чем мама узнала, что я в тюрьме. Страшно подумать, в каком она сейчас состоянии.
Спрашиваю Луизу, виделись ли они.
Луиза качает головой:
– Она в бешенстве из-за того, что ее не известили раньше. Провела весь день с месье Марти.
Месье Марти – это мой адвокат.
– Когда вы встречаетесь?
– Завтра. Прежде мы надеемся получить кое-какие хорошие новости. – Луиза старается сохранять бодрый вид. Что сложновато при таких, как у нее, испуганных глазах. – Я тоже переговорила с месье Марти. Об остановке в Лионе.
– Да?
– Ты помнишь ее?
Киваю.
Когда мы прибыли туда, уже светало – я узнал город по собору. Луиза завернулась в снятую с постели простыню. На мне была та же футболка, в которой я ходил в уборную и ругался с Осано. С того времени я успел снять ее и надеть снова. То был момент дремотного покоя, мы разговаривали, куря одну сигарету. Откидной столик мы подняли и закрепили, чтобы было на что поставить локти да заодно и пепельницу.
Теперь Луиза говорит:
– Мы вовсе не обязаны полагаться только на алиби, которое я тебе обеспечиваю. Есть еще железнодорожные рабочие, они видели нас в окно.
– Я их не помню.
– Помнишь.
Я продолжаю качать головой. Мы сидели за столиком, сплетя руки, словно предаваясь игре вроде армрестлинга. Головы наши были любовниками, сближавшимися для поцелуя, а руки – врагами, запрещавшими целоваться, удерживавшими нас на расстоянии. Простыня соскользнула с Луизы, она заявила, что для сохранения равновесия ей необходимо опираться грудью о стол.
Все верно, за окном стояла, подбодряя нас криками, бригада железнодорожных рабочих. Они думали посмеяться над нами, полагали, что, увидев их, мы покраснеем, прервемся и опустим шторку.
Я сказал Луизе:
– Покажи им шампанский душ. Вдруг ему суждено обратиться в неотложную железнодорожную процедуру.
Она подмигнула:
– Я их много чему могу научить.
И показала рабочим язык. Те стояли и словно смотрели кино, склоняя головы набок, оценивая кадры, возникающие на стеклянном экране окна.
– Думают, мы сейчас засмущаемся.
Луиза ухмыльнулась:
– А с чего нам смущаться?
Теперь, когда Луиза просит меня припомнить каждую подробность, мне хочется, чтобы она смутилась. Она сидит напротив меня за столом в тюремной комнате для посетителей, дрожа от нервного возбуждения и гнева. Говорит, что хватит в игры играть: месье Марти уже в Лионе, ему не потребуется много времени, чтобы найти тех рабочих. Он снимет с них показания и, может быть, вернется в Париж уже нынче вечером.
Утро месье Марти провел с моей матерью. Не уверен, что его так уж тянет в Париж.
– Как Марти поладил с мамой?
– Он отвел ее в полицейское управление.
Я киваю. Полиция отказала мне в освобождении под залог под предлогом того, что она именует «нарушением паспортного режима», и адвокат хотел, чтобы мама подтвердила подлинность моего паспорта. Когда мне впервые понадобился паспорт – для школьной поездки, – она дала мне подписать пустой бланк и сказала, что остальным займется сама. Ни заполненного ею заявления, ни свидетельства о рождении, которое полагалось к нему приложить, я так и не видел.
– Они из нее что-нибудь вытянули? – спрашиваю я.
– Месье Марти говорит, что она за тебя поручилась. Причин отказывать тебе в освобождении больше нет.
– Но она признала, что у нас был отец? Один и тот же?
– Да будет тебе, Джейми. Мы же оба знаем, кто наш отец.
– Я не знаю.
– Никакой тайны тут нет. – Луиза называет имя, которого я никогда прежде не слышал. – Третий дом от нашего? С мансардой из желтой вагонки?
Я качаю головой. Ничего не помню.
Луиза пожимает плечами:
– Ну да, ты же на три года младше меня. Но он был так похож на нас… ладно, я думала, ты знаешь. Это не было таким уж великим секретом.
Для меня было. Я говорю:
– Выходит, мы с тобой совершенно нормальные.
– За сто процентов не поручилась бы, – отвечает она. – Но мы в пределах нормы.
Я опускаю глаза к меламиновой поверхности стола, к ее резным углублениям, имитирующим древесные волокна. Поверхность сделана из двух соединенных в стык листов пластика. Пытаюсь понять, где на каждом
