иностранец,Изысканно; в руке блеститВысокого цилиндра глянец;Едва приметно затемненВзгляд карих глаз сурово- кроткий;Наполеоновской бородкойРот беспокойный обрамлен;Большеголовый, темновласый –Красавец вместе и урод:Тревожный передернут ротМеланхолической гримасой.И сонм собравшихся затих…Два слова, два рукопожатья –И гость к ребенку в черном платьеИдет, минуя остальных… Он смотрит долго и любовно,И крепко руку жмет не раз,И молвит: «Поздравляю васС побегом, Соня… Софья Львовна!Опять – на смертную борьбу!»И вдруг – без видимой причины –На этом странно-белом лбуЛегли глубоко две морщины… Заря погасла. И мужчиныВливают в чашу ром с вином,И пламя синим огонькомПод полной чашей побежало.Над ней кладут крестом кинжалы.Вот пламя ширится – и вдруг,Взбежав над жженкой, задрожалоВ глазах столпившихся вокруг…Огонь, борясь с толпою мраков,Лилово-синий свет бросал,Старинной песни гайдамаковНапев согласный зазвучал,Как будто – свадьба, новоселье,Как будто – всех не ждет гроза, –Такое детское весельеЗажгло суровые глаза… Прошло одно – идет другое,Проходит пестрый ряд картин.Не замедляй, художник: вдвоеЗаплатишь ты за миг одинЧувствительного промедленья,И, если в этот миг тебяГрозит покинуть вдохновенье, –Пеняй на самого себя!Тебе единым на потребуДа будет – пристальность твоя.В те дни под петербургским небомЖивет дворянская семья.Дворяне – все родня друг другу,И приучили их векаГлядеть в лицо другому кругуВсегда немного свысока.Но власть тихонько ускользалаИз их изящных белых рук,И записались в либералыЧестнейшие из царских слуг,А всё в брезгливости природнойМеж волей царской и народнойОни испытывали больНередко от обеих воль.Всё это может показатьсяСмешным и устарелым нам,Но, право, может только хамНад русской жизнью издеваться.Она всегда – меж двух огней.Не всякий может стать героем,И люди лучшие – не скроем –Бессильны часто перед ней,Так неожиданно суроваИ вечных перемен полна;Как вешняя река, онаВнезапно тронуться готова,На льдины льдины громоздитьИ на пути своем крушитьВиновных, как и невиновных,И нечиновных, как чиновных…Так было и с моей семьей:В ней старина еще дышалаИ жить по-новому мешала,Вознаграждая тишинойИ благородством запоздалым(Не так в нем вовсе толку мало,Как думать принято теперь,Когда в любом семействе дверьОткрыта настежь зимней вьюге,И ни малейшего трудаНе стоит изменить супруге,Как муж, лишившийся стыда).И нигилизм здесь был беззлобен,И дух естественных наук(Властей ввергающий в испуг)Здесь был религии подобен.«Семейство – вздор, семейство – блажь», –Любили здесь примолвить гневно,А в глубине души – всё та ж«Княгиня Марья Алексевна»…Живая память стариныДолжна была дружить с неверьем –И были все часы полныКаким-то новым «двоеверьем»,И заколдован был сей круг:Свои словечки и привычки,Над всем чужим – всегда кавычки,И даже иногда – испуг;А жизнь меж тем кругом менялась,И зашаталось всё кругом,И ветром новое врывалосьВ гостеприимный старый дом:То нигилист в косовороткеПридет и нагло спросит водки,Чтоб возмутить семьи покой(В том видя долг гражданский свой),А то – и гость весьма чиновныйВбежит совсем не хладнокровноС «Народной Волею» в руках –Советоваться впопыхах,Что неурядиц всех причиной?Что предпринять пред «годовщиной»?Как урезонить молодежь,Опять поднявшую галдеж? –Всем ведомо, что в доме этомИ обласкают, и поймут,И благородным мягким светомВсё осветят и обольют…Жизнь старших близится к закату.(Что ж, как полудня ни жалей,Не остановишь ты с полейПолзущий дым голубоватый).Глава семьи – сороковыхГодов соратник; он поныне,В числе людей передовых,Хранит гражданские святыни,Он с николаевских временСтоит на страже просвещенья,Но в буднях нового движеньяНемного заплутался он…Тургеневская безмятежностьЕму сродни; еще вполнеОн понимает толк в вине,В еде ценить умеет нежность;Язык французский и ПарижЕму своих, пожалуй, ближе(Как всей Европе: поглядишь –И немец грезит о Париже),И – ярый западник во всем –В душе он – старый барин русский,И убеждений склад французскийСо многим не мирится в нем;Он на обедах у БореляБрюжжит не плоше Щедрина:То – недоварены форели,А то – уха им не жирна.Таков закон судьбы железной:Нежданный, как цветок над бездной,Очаг семейный и уют…В семье нечопорно растутТри дочки: старшая томитсяИ над кипсэком мужа ждет,Второй – всегда не лень учиться,Меньшая – скачет и поет,Велит ей нрав живой и страстныйДразнить в гимназии подругИ косоплеткой ярко-краснойВводить начальницу в испуг…Вот подросли: их в гости водят,В карете возят их на бал;Уж кто-то возле окон ходит,Меньшой записку подослалКакой-то юнкер шаловливый –И первых слез так сладок пыл,А старшей – чинной и стыдливой –Внезапно руку предложилВихрастый идеальный малый;Ее готовят под венец…«Смотри, он дочку любит мало, –Ворчит и хмурится отец, –Смотри, не нашего он круга…»И втайне с ним согласна мать,Но ревность к дочке друг от другаОни стараются скрывать…Торопит мать наряд венчальный,Приданое поспешно шьют,И на обряд (обряд печальный)Знакомых и родных зовут…Жених – противник всех обрядов(Когда «страдает так народ»).Невеста – точно тех же взглядов:Она – с ним об руку пойдет,Чтоб вместе бросить луч прекрасный,«Луч света в царство темноты»(И лишь венчаться не согласнаБез флер доранжа и фаты).Вот – с мыслью о гражданском браке,С челом мрачнее сентября,Нечесаный, в нескладном фракеОн предстоит у алтаря,Вступая в брак «принципиально», –Сей новоявленный жених.Священник старый, либеральный,Рукой дрожащей крестит их,Ему, как жениху, невнятныПроизносимые слова,А у невесты – головаКружится; розовые пятнаПылают на ее щеках,И слезы тают на глазах…Пройдет неловкая минута –Они воротятся в семью,И жизнь, при помощи уюта,В свою вернется колею;Им рано в жизнь; еще не скороЗдоровым горбиться плечам;Не скоро из ребячьих споровС товарищами по ночамОн выйдет, честный, на соломеВ мечтах почиющий жених…В гостеприимном добром домеНайдется комната для них,А разрушение укладаЕму, пожалуй, не к лицу:Семейство просто будет радоЕму, как новому жильцу,Всё обойдется понемногу:Конечно, младшей по нутруНародницей и недотрогойДразнить замужнюю сестру,Второй – краснеть и заступаться,Сестру резоня и уча,А старшей – томно забываться,Склонясь у мужнина плеча;Муж в это время спорит втуне,Вступая в разговор с отцомО соцьялизме, о коммуне,О том, что некто – «подлецом»Отныне должен называтьсяЗа то, что совершил донос…И вечно будет разрешаться«Проклятый и больной вопрос»…Нет, вешний лед круша, не смоетИх жизни быстрая река:Она оставит на покоеИ юношу, и старика –Смотреть, как будет лед носиться,И как ломаться будет лед,И им обоим будет сниться,Что их «народ зовет вперед»…Но эти детские химерыНе помешают наконецКой-как приобрести манеры(От этого не прочь отец),Косоворотку на манишкуСменить, на службу поступить,Произвести на свет мальчишку,Жену законную любить,И, на посту не стоя «славном»,Прекрасно исполнять свой долгИ быть чиновником исправным,Без взяток видя в службе толк…Да, этим в жизнь – до смерти рано;Они похожи на ребят:Пока не крикнет мать, – шалят;Они – «не моего романа»:Им – всё учиться, да болтать,Да услаждать себя мечтами,Но им навеки не понятьТех, с обреченными глазами:Другая стать, другая кровь
