Будь трижды проклят, жалкий век!Другой жених на этом местеДавно отряс бы прах от ног,Но мой герой был слишком честенИ обмануть ее не мог:Он не гордился нравом странным,И было знать ему дано,Что демоном и Дон-ЖуаномВ тот век вести себя – смешно…Он много знал – себе на горе,Слывя недаром «чудаком»В том дружном человечьем хоре,Который часто мы зовем (Промеж себя) – бараньим стадом…Но – «глас народа – божий глас»,И это чаще помнить надо,Хотя бы, например, сейчас:Когда б он был глупей немного(Его ль, однако, в том вина?), –Быть может, лучшую дорогуСебе избрать могла она,И, может быть, с такою нежнойДворянской девушкой связавСвой рок холодный и мятежный, – Герой мой был совсем не прав…Но всё пошло неотвратимоСвоим путем. Уж лист, шурша,Крутился. И неудержимоУ дома старилась душа.Переговоры о БалканахУж дипломаты повели,Войска пришли и спать легли,Нева закуталась в туманах,И штатские пошли дела,И штатские пошли вопросы:Аресты, обыски, доносыИ покушенья – без числа…И книжной крысой настоящейМой Байрон стал средь этой мглы;Он диссертацией блестящейСтяжал отменные хвалыИ принял кафедру в Варшаве…Готовясь лекции читать,Запутанный в гражданском праве,С душой, начавшей уставать, –Он скромно предложил ей руку,Связал ее с своей судьбойИ в даль увез ее с собой,Уже питая в сердце скуку, –Чтобы жена с ним до звездыДелила книжные труды…Прошло два года. Грянул взрывС Екатеринина канала,Россию облаком покрыв.Все издалёка предвещало,Что час свершится роковой,Что выпадет такая карта…И этот века час дневной –Последний – назван первым марта.В семье – печаль. УпраздненаКак будто часть ее большая:Всех веселила дочь меньшая,Но из семьи ушла она,А жить – и путанно, и трудно:То – над Россией дым стоит…Отец, седея, в дым глядит… Тоска! От дочки вести скудны…Вдруг – возвращается она…Что с ней? Как стан прозрачный тонок!Худа, измучена, бледна…И на руках лежит ребенок.
Вторая глава
IВ те годы дальние, глухие,В сердцах царили сон и мгла:Победоносцев над РоссиейПростер совиные крыла,И не было ни дня, ни ночиА только – тень огромных крыл;Он дивным кругом очертилРоссию, заглянув ей в очиСтеклянным взором колдуна;Под умный говор сказки чуднойУснуть красавице не трудно, –И затуманилась она,Заспав надежды, думы, страсти…Но и под игом темных чарЛаниты красил ей загар:И у волшебника во властиОна казалась полной сил,Которые рукой железнойЗажаты в узел бесполезный…Колдун одной рукой кадил,И струйкой синей и кудрявойКурился росный ладан… Но –Он клал другой рукой костлявойЖивые души под сукно.IIВ те незапамятные годыБыл Петербург еще грозней,Хоть не тяжеле, не серейПод крепостью катила водыНеобозримая Нева…Штык светил, плакали куранты,И те же барыни и франтыЛетели здесь на острова,И так же конь чуть слышным смехомКоню навстречу отвечал,И черный ус, мешаясь с мехом,Глаза и губы щекотал…Я помню, так и я, бывало,Летал с тобой, забыв весь свет,Но… право, проку в этом нет,Мой друг, и счастья в этом мало… IIIВостока страшная заряВ те годы чуть еще алела…Чернь петербургская глазелаПодобострастно на царя…Народ толпился в самом деле,В медалях кучер у дверейТяжелых горячил коней,Городовые на панелиСгоняли публику… «Ура»Заводит кто-то голосистый,И царь – огромный, водянистый –С семейством едет со двора…Весна, но солнце светит глупо,До Пасхи – целых семь недель,А с крыш холодная капельУже за воротник мой тупоСползает, спину холодя…Куда ни повернись, всё ветер…«Как тошно жить на белом свете» –Бормочешь, лужу обходя;Собака под ноги суется,Калоши сыщика блестят,Вонь кислая с дворов несется,И «князь» орет: «Халат, халат!»И встретившись лицом с прохожим,Ему бы в рожу наплевал,Когда б желания того жеВ его глазах не прочитал… IVНо перед майскими ночамиВесь город погружался в сон,И расширялся небосклон;Огромный месяц за плечамиТаинственно румянил ликПеред зарей необозримой…О, город мой неуловимый,Зачем над бездной ты возник?..Ты помнишь: выйдя ночью белойТуда, где в море сфинкс глядит,И на обтесанный гранитСклонясь главой отяжелелой,Ты слышать мог: вдали, вдали,Как будто с моря, звук тревожный,Для божьей тверди невозможныйИ необычный для земли…Провидел ты всю даль, как ангелНа шпиле крепостном; и вот –(Сон, или явь): чудесный флот,Широко развернувший фланги,Внезапно заградил Неву…И Сам Державный ОсновательСтоит на головном фрегате…Так снилось многим наяву…Какие ж сны тебе, Россия,Какие бури суждены?..Но в эти времена глухиеНе всем, конечно, снились сны…Да и народу не бывалоНа площади в сей дивный миг(Один любовник запоздалыйСпешил, поднявши воротник…)Но в алых струйках за кормамиУже грядущий день сиял,И дремлющими вымпеламиУж ветер утренний играл,Раскинулась необозримоУже кровавая заря,Грозя Артуром и Цусимой,Грозя Девятым января…
Третья глава
Отец лежит в «Аллее роз»,[34]Уже с усталостью не споря,А сына поезд мчит в морозОт берегов родного моря… Жандармы, рельсы, фонари,Жаргон и пейсы вековые, –И вот – в лучах больной зариЗадворки польские России…Здесь всё, что было, всё, что есть,Надуто мстительной химерой;Коперник сам лелеет месть,Склоняясь над пустою сферой… «Месть! Месть!» – в холодном чугунеЗвенит, как эхо, над Варшавой:То Пан-Мороз на злом конеБряцает шпорою кровавой…Вот оттепель: блеснет живейКрай неба желтизной ленивой,И очи панн чертят смелейСвой круг ласкательный и льстивый… Но всё, что в небе, на земле,По-прежнему полно печалью…Лишь рельс в Европу в мокрой мглеПоблескивает честной сталью.Вокзал заплеванный; дома,Коварно преданные вьюгам;Мост через Вислу – как тюрьма;Отец, сраженный злым недугом, –Всё внове баловню судеб;Ему и в этом мире скудномМечтается о чем-то чудном;Он хочет в камне видеть хлеб,Бессмертья знак – на смертном ложе,За тусклым светом фонаряЕму мерещится заряТвоя, забывший Польшу, боже! –Что здесь он с юностью своей?О чем у ветра жадно просит? – Забытый лист осенних днейДа пыль сухую ветер носит!А ночь идет, ведя мороз,Усталость, сонные желанья…Как улиц гадостны названья!Вот, наконец, «Аллея Роз»!.. –Неповторимая минута:Больница в сон погружена, –Но в раме светлого окнаСтоит, оборотясь к кому-то,Отец… и сын, едва дыша,Глядит, глазам не доверяя…Как будто в смутном сне душаЕго застыла молодая,И злую мысль не отогнать:«Он жив еще!.. В чужой ВаршавеС ним разговаривать о праве,Юристов с ним критиковать!..»Но всё – одной минуты дело:Сын быстро ищет ворота(Уже больница заперта),Он за звонок берется смелоИ входит… Лестница скрипит… Усталый, грязный от дорогиОн по ступенькам вверх бежитБез жалости и без тревоги…Свеча мелькает… ГосподинЗагородил ему дорогуИ, всматриваясь, молвит строго:«Вы – сын профессора?» – «Да, сын…»Тогда (уже с любезной
