Я рассказал ему кое-что о том, чем занимаюсь, но не говорил, на кого работаю. Он не любит торговцев наркотиками и несколько раз пополнял свою кассу, вламываясь к ним в дома и отбирая наличные.
Он спросил меня про погоду, и я сказал, что весь день идет дождь. Он сообщил мне, что в Ирландии всегда идет дождь и он уже с трудом вспоминает, как выглядит солнце. Да, и вот что еще. Слышал ли я — доказано, что Господь Бог был ирландцем?
— Разве?
— Конечно, — сказал он. — Ты только посмотри. До двадцати девяти лет жил с родителями. В последнюю ночь своей жизни отправился пьянствовать с приятелями. Думал, что его мать девушка, а сама она, невинная душа, думала, что он — Бог.
Неделя понемногу началась. Я не покладая рук занимался делом Кхари, если его можно так назвать. Мне удалось узнать, как звали одного из полицейских, которые расследовали убийство Лейлы Альварес. Это была та студентка Бруклинского колледжа, которую нашли на Гринвудском кладбище, и дело находилось в ведении не 72-го участка, а бруклинской бригады по расследованию убийств. Вел его некий детектив Джон Келли, но застать его я никак не мог, а оставлять свою фамилию и телефон не хотел.
С Элейн я виделся в понедельник. К ее большому разочарованию, телефон у нее вовсе не разрывался от звонков жертв изнасилования. Я сказал ей, что, возможно, никто и не позвонит, что так бывает, что надо закидывать множество удочек, и иногда приходится долго дожидаться, пока клюнет. К тому же еще рано, сказал я. Вряд ли те люди, с кем она говорила, станут звонить кому-нибудь в выходные.
— Выходные уже кончились, — возразила она. Я сказал, что, если они и начали звонить, какое-то время уйдет на то, чтобы разыскать этих жертв, а тем может понадобиться день-два, чтобы решиться ей позвонить.
— Или не позвонить, — сказала она.
Еще больше она расстроилась, когда прошел вторник, а ни одного звонка так и не было. Но позвонив ей в среду вечером, я застал ее в большом волнении. Одна новость была хорошая: ей звонили три женщины. Другая была плохая: все эти звонки, видимо, не имели никакого отношения к тем людям, кто убил Франсину Кхари.
Одну женщину человек, напавший на нее, подстерег в подъезде многоквартирного дома, где она жила. Он изнасиловал ее и отнял сумочку. Другая позволила подвезти себя домой из школы какому-то парню, кого она приняла за ученика той же школы; он пригрозил ей ножом и велел пересесть на заднее сиденье, но ей удалось удрать.
— Он был сопливый мальчишка, и он был один, — сказала Элейн. — Мало вероятно, что это тот, кого мы ищем. А третий звонок был про изнасилование во время свидания. Или катанья на машине, не знаю, как это у вас называется. По ее словам, они с подругой подцепили этих двух парней в баре на Саннисайд и поехали кататься с ними на машине. Ее подругу укачало, и им пришлось остановить машину, чтобы та могла выйти и поблевать. А потом они уехали, а подругу бросили там. Можешь себе представить?
— Ну, это было не слишком учтиво, — сказал я. — Но я бы не стал называть это изнасилованием.
— Все шутишь. В общем, они еще какое-то время покатались, а потом приехали к ней домой и захотели заняться с ней сексом. Она сказала, что ничего не выйдет, за кого они ее принимают и так далее, а потом согласилась дать одному из них — тому, кто ей больше нравился, а другой чтобы ждал в гостиной. Только он ждать не стал, а вошел, когда они этим занимались, и смотрел, что отнюдь не охладило его пыла, как ты мог бы подумать.
— Ну и что?
— Ну и потом он начал говорить — пожалуйста, ну пожалуйста, а она сказала — нет, нет, но в конце концов отсосала ему, потому что иначе отделаться от него не могла.
— И все это она тебе рассказала?
— В более пристойных выражениях, но так оно и было. А потом почистила зубы и вызвала полицию.
— И подала заявление об изнасиловании?
— Ну, пожалуй, так это и надо называть. Началось-то с «пожалуйста, ну пожалуйста», а кончилось — «возьми в рот, не то я тебе все зубы выбью», поэтому я бы сказала, что это самое настоящее изнасилование.
— Ну разумеется, если до такого дошло.
— Но непохоже, чтобы это были наши люди.
— Нет, ничуть.
— Я записала их телефоны на случай, если ты захочешь с ними поговорить, и сказала, что мы позвоним, если продюсер решит делать фильм, потому что пока весь этот проект некоторым образом под вопросом. Правильно я сделала?
— Безусловно.
— В общем, ничего полезного я не узнала, но хорошо, что было целых три звонка, правда? И завтра, может, позвонят еще.
В четверг был еще один звонок, и поначалу он казался довольно многообещающим. Женщину лет тридцати с небольшим, аспирантку университета святого Иоанна, похитили под угрозой ножа трое мужчин, когда она отпирала свою машину, стоявшую на автостоянке около университета. Они сели к ней в машину и поехали в Каннингем-парк, а там имели с ней сношение в рот и во влагалище и при этом угрожали ей одним или несколькими ножами и обещали изувечить по-всякому, и в самом деле порезали ей руку, хотя, возможно, и нечаянно. Потом бросили ее там и удрали на ее же машине, которую до сих пор не нашли, хотя прошло уже почти семь месяцев.
— Но это не могут быть те самые, — сказала Элейн, — потому что они были чернокожие. Ведь те, на Атлантик-авеню, белые, да?
— Да, все так говорили.
— Ну, так эти были черные. Я, знаешь, несколько раз переспрашивала, она, должно быть, подумала, что я расистка или что-нибудь в этом роде, или что ее считаю расисткой, или не знаю что. Иначе с чего бы я стала так упирать на их цвет кожи? Но для меня-то это было важно, потому что раз так, она для нас интереса не представляет. Разве что с прошлого августа они изобрели какой-нибудь способ менять цвет кожи.
— Если бы они такое изобрели, — заметил я, — они могли бы заработать бы куда больше четырехсот тысяч.
— Верно. Во всяком случае, я чувствовала себя полной идиоткой, но все-таки записала ее фамилию и телефон и сказала, что мы ей позвоним, если нашему фильму дадут зеленый свет. А теперь хочешь посмеяться? Она сказала, что не важно, выйдет из этого что-нибудь или нет, она все равно рада, что позвонила, потому что ей было полезно выговориться. Она много об этом рассказывала сразу после происшествия, а потом ходила к психоаналитику, но в последнее время ни с кем об этом не говорила, и ей стало легче.
— Должно быть, тебе было приятно это слышать.
— Конечно, потому что я чувствовала себя виноватой — ведь я обманом заставляю ее все рассказывать. Она сказала, что со мной очень легко разговаривать.
— Ну, вот это для меня сюрприз.
— Она решила, что я психоаналитик. По-моему, собиралась спросить, нельзя ли ходить ко мне раз в неделю на сеансы. Я сказала ей, что я ассистентка продюсера и что для этой работы требуются почти такие же способности.
В тот же день мне наконец удалось поймать детектива Джона Келли из бруклинской бригады по расследованию убийств. Он помнил Лейлу Альварес и сказал, что дело ужасное. Девушка была хорошенькая и, по словам всех знакомых, очень милая и серьезная.
Я сказал, что пишу статью о трупах, которые находят в необычных местах, и спросил, в каком состоянии было тело, когда его нашли. Он сказал, что там были кое-какие увечья, а я спросил, не может ли он рассказать о них поподробнее, а он сказал, что, пожалуй, нет. Во-первых, некоторые детали этого дела не подлежат разглашению, а во-вторых, надо щадить чувства родственников девушки.
— Вы, конечно, нас понимаете, — сказал он.
