как «дорогая», «милая» или «крошка», и они это проглатывали. Я со своей стороны, проглотил две чашки жидкого кофе и съел сандвич — хлеб с орешками и со сливочным сыром.
Грабов, Грабов, Грабов. В вестибюле отеля я пролистал телефонный справочник Манхэттена и обнаружил восемь человек с такой фамилией и еще двоих, писавших ее без последней буквы. Я наменял десятицентовых монеток у кассира и проверил все десять номеров. Шесть абонентов не отвечали. Оставшиеся четверо ничего не знали о художнике Грабове. Одна женщина сказала, что брат ее мужа — маляр, производит внутреннюю и внешнюю покраску домов, но живет севернее, в Очад-парк.
— Пригород Буффало, — уточнила она. — Он не менял фамилии, он все еще Грабовский, но вряд ли вам это поможет.
Я с ней согласился и поблагодарил. Потом уж было собрался уйти, но передумал и снова взялся за телефонную книгу. На сей раз я обзванивал всех Грабовских. Забавно, если бы что-нибудь вышло из моей затеи, но, разумеется, ничего не вышло, только понапрасну потратил уйму монет. Их было семнадцать, Грабовских, а дозвонился я До четырнадцати или пятнадцати — не помню точно', и, конечно, ни один из них не работал кистью ни в живописи, ни в малярном деле. Им были чужды даже книжки для раскрашивания.
До ближайшего банка надо было пройти квартал на восток по Третьей авеню. Там я купил целую упаковку монет: в банке пока можно купить целых пятьдесят штук за пять долларов — одна из немногих выгодных сделок, и я, прихватив свою добычу, поспешил в другой отель. На моем пути попалось несколько уличных телефонных будок, но там теперь не найдешь телефонных книг. Непонятно, почему так. Я снова наведался в «Паучий зал» и убедился, что он еще закрыт. В вестибюле гостиницы пролистал справочник «Желтые страницы», где, судя по оглавлению, указывались телефоны адвокатов. «Смотри — юристы», — прочел я и принялся листать справочник заново. Не знаю, что я надеялся там найти. Восемнадцать страниц с телефонами юристов, и Джонов среди них — хоть пруд пруди. Какой смысл их обзванивать? Я продолжал машинально листать справочник, надеясь уже только на озарение, и название фирмы «Карсон, Киддер и Диль» надоумило меня обратиться к фамилиям на 'В'. Я позвонил Карсону Вериллу, адвокату Крейга.
Он ничего нового не слышал, так как передал дело Эрролу Блэнкеншипу, зато пожелал узнать, кто я и что мне нужно. Я назвался дантистом и личным другом Крейга, не потрудившись представиться, да он на этом и не настаивал.
Потом я позвонил Эрролу Блэнкеншипу. Он вышел, и меня попросили оставить фамилию и номер телефона.
Грабов, Грабов, Грабов. Телефоны художников занимали две страницы. Грабова там не было. Я отыскал художественные галереи: а вдруг у него собственная галерея? Если она и была у Грабова, он назвал ее как-то иначе.
Я снова кинул монету и набрал телефон галереи Нэрроубэк, в западной части Бродвея, в Сохо. Хрипловатый женский голос наконец ответил, когда я уже собрался было положить трубку.
— Не могли бы вы мне помочь? — обратился я к ней. — Примерно месяц тому назад я видел картину, и она произвела на меня потрясающее впечатление. Но я ничего не знаю о художнике.
— Постараюсь, вот только возьму сигарету. Так. Значит, вы видели картину здесь, в нашей галерее?
— Нет.
— Нет? Где же вы ее видели?
Действительно — где?
— В частном доме, у приятеля моего приятеля. Кажется, они приобрели ее на вернисаже на Вашингтон- сквер год назад. Впрочем, может быть, и два. Тут полная неясность.
— Понимаю.
Неужели? Удивительная женщина!
— Единственное, что я знаю, это фамилия художника — Грабов.
— Грабов?
— Грабов, — подтвердил я и повторил по буквам.
— Это имя или фамилия?
— Это то, что я увидел в углу холста, — уточнил я. — Говорят, так зовут его кота, но, по-моему, это его фамилия.
— И вы намерены его разыскать?
— Верно. Я не разбираюсь в искусстве...
— Но, держу пари, отлично знаете, что вам нужно.
— Иногда. Вообще-то мне редко нравится живопись, но его картина понравилась, с ума нейдет. Хозяева продавать картину не собираются. Вот я и подумал: разыщу-ка я художника, возможно, у него еще что- нибудь стоящее найдется. Но как тут быть? Нет его в телефонном справочнике, Грабова, и я понятия не имею, как его разыскать.
— Вы и позвонили нам.
— Верно.
— Жаль, что вы не позвонили немного попозже. Да нет, не извиняйтесь, мне уж все равно пора вставать. Так вы по справочнику обзваниваете все галереи подряд? Вы, случайно, не совладелец телефонной компании?
— Нет, я...
— Наверное, вы богаты. Я угадала?
— Не так чтоб уж очень.
— Если вы человек богатый или, скажем, зажиточный, я вам покажу множество чудных картин. Даже мистер Грабов такие не пишет. Или миссис Грабов. Приезжайте, посмотрите, что у нас есть.
— Хм...
— Сомневаетесь, потому что у нас нет работ Грабова. Но у нас потрясающее собрание картин, написанных маслом, кисти Дениз Рафаэлсон. Есть и ее графические работы. Но вы, наверное, не слышали про нее?
— Видите ли, я...
— Так вот, вы с ней сейчас разговариваете. Потрясены?
— Разумеется.
— Правда? Не поверю. Пожалуй, я никогда не слышала про художника по фамилии Грабов. Да вы хоть представляете себе, что в этом городе миллионы художников? Ну, не буквально миллионы, но огромная масса. Так вы звоните во все галереи?
— Нет, — возразил я и, опередив ее, добавил: — Я начал с вас.
— Честно? Чем же мы обязаны такой честью?
— Мне понравилось название. Нэрроубэк[4].
— Я выбрала это название, потому что у мансарды очень странная форма — она постепенно сужается в поперечнике. Поначалу я жалела, что не назвала галерею своим именем — «Дениз Рафаэлсон», ведь бесплатная реклама, черт возьми! Но вот теперь я вижу, что название окупается: мне позвонили. Так в каком же стиле работает Грабов?
Откуда я знаю, разрази меня гром?
— Скорее всего он модернист.
— Вы меня удивили. Я-то полагала, что речь идет о фламандском мастере шестнадцатого века.
— Нет, он абстракционист, предпочитает геометрические фигуры.
— Резкие линии?
— Ну да, — неуверенно сказал я.
— Господи, да так все вокруг пишут! И не спрашивайте — почему. Вам действительно нравятся его работы? Я хочу сказать, чем он привлекает вас, кроме интересных форм и цвета? Насколько я себе представляю его стиль, это искусство для приемной. Вы меня понимаете?
— Нет, — я был заинтригован.
— Ну, я хочу сказать, что такую картину можно повесить в приемной, в фойе. Она не раздражает, гармонирует с декором, радует глаз, но что она выражает? Я ничего не имею против нефигуративного изображения, но что она дает в художественном смысле? На кой хрен такая картина? Конечно, она как
