— Ты знаешь, как делаются такие штуки?
— Да это любой болван знает. Проще простого научиться. Сиди и смотри телевизор, и там непременно покажут, как это делается. Там вообще много чего полезного показывают.
— Да уж… Однако дверь была заперта, когда я пытался ее открыть. Пришлось воспользоваться отмычкой.
— Это я заперла. Изнутри.
— Зачем?
— Сама не знаю. Чисто рефлекторно, наверное. Надо было еще накинуть цепочку, тогда бы ты догадался, что в квартире кто-то есть. И не стал бы входить, верно?
— Возможно. И тебе не представилось бы случая воплотить сокровенные свои мечты в реальность.
— Это правда.
— Но допустим, на моем месте оказался бы Ондердонк… Что тогда? Стала бы ты глаголать его прямо на полу или затащила бы в спальню?
Она вздохнула.
— Не знаю. Наверное, рассказала бы ему все, как есть. Думаю, он просто посмеялся бы. Я ведь уже говорила, расстались мы вполне мирно. Но он — господин важный, и характер у него крутой. Вот почему я затаилась там, у стенки, надеясь, что он меня не заметит и что я смогу потихоньку выбраться отсюда. Нет, выбраться незамеченной наверняка не удалось бы. Но я растерялась и ничего лучшего придумать просто не могла.
— А где картина?
Она растерянно заморгала:
— Чего?
— Вот здесь висела. Над камином.
Она подняла глаза.
— Вот здесь? Картина? Ах, ну да, конечно. Там даже след остался.
— Мондриан.
— Да, кажется, так она и называлась. Его Мондриан… О!.. Так вот ты зачем явился? Хотел спереть картину?
— Хотел просто взглянуть на нее. Все музеи после шести закрыты, а я вдруг почувствовал неукротимое желание насладиться высоким искусством.
— И просто наугад заглянул в первую попавшуюся квартиру, да? Не ври! Ты пришел сюда за Мондрианом.
— Я этого не говорил.
— Это и дураку ясно. А знаешь, некоторое время назад он что-то говорил про эту картину. Не знаю, вспомню или нет, но что-то определенно говорил. Погоди…
— Не спеши.
— Вроде бы кто-то собирал какую-то выставку картин Мондриана. То ли одного Мондриана, то ли целой школы абстрактного искусства. Ну вот, они и просили Гордона одолжить им этого самого Мондриана на время.
— И забрали его сегодня днем?
— И там, на стенке осталось пятно… Но если ты знал, что забрали его сегодня днем, то к чему было являться вечером?
— Я не знаю, когда именно его забрали. Но точно знаю, что вчера вечером он еще был.
— Откуда, интересно?.. Ладно, можешь не отвечать, если не хочешь. Может, я что-то путаю, но вроде бы Гордон говорил, что собирается поместить картину в другую рамку, специально для этой выставки. Видишь ли, она была в алюминиевой рамке, ну, как и все остальные его картины, но Гордон решил, что Мондриану нужна другая, которая как бы охватывала собой всю картину, не затемняя при этом края. Мондриан был из тех художников, кто как бы продолжал рисунок за пределами полотна. И Гордон хотел, чтоб картина производила именно такое впечатление, потому что это есть отличительная черта стиля художника. Но с другой стороны, он не хотел выставлять ее необрамленной. Не знаю, как он собирался достичь такого эффекта, но наверняка картину сняли именно с этой целью. А сколько сейчас времени?
— Десять минут второго.
— Мне пора. Не важно, вернется он или нет, но мне надо идти. Ну а что ты сопрешь вместо той картины? Другую или что-то еще?
— Нет. Почему это я обязательно должен что-то спереть?
— Да это я так, просто интересно. Ты идешь первым?
— Не хотелось бы.
— Почему?
— Ну, хотя бы из чисто джентльменских соображений. И дело не только в том, что даму нужно пропускать вперед. Буду потом беспокоиться, удалось ли тебе благополучно выбраться отсюда. А кстати, как ты собираешься это сделать?
— Тут даже кредитная карточка не понадобится. О, ты имел в виду, как я выберусь из здания? Да в точности так же, как вошла. Спущусь на лифте, мило улыбнусь консьержу и позволю привратнику поймать мне такси.
— А где ты живешь?
— Такси довезет.
— Это я понимаю. Меня тоже довезет, хотя, думаю, нам следует ехать в разных машинах. Так значит, ты не хочешь говорить, где живешь?
— Знаешь, как-то не очень. Называть взломщику свой домашний адрес — это, как мне кажется, не слишком блестящая идея. А то еще сопрешь, чего доброго, мое фамильное серебро.
— И не подумаю. Цены на него упали, и воровать серебро в наши дни невыгодно. Но может, я захочу увидеть тебя снова?..
— Тогда ищи, открывай двери. Кто знает, что может оказаться за запертой дверью.
— Что верно, то верно. Может, дамочка, может, и тигр.
— Или и то и другое.
— Ага. А у тебя, смотрю, острые коготки.
— Ты вроде бы не жаловался.
— Я и не жалуюсь, просто комментирую. Я даже не знаю твоего имени.
— Можешь называть меня женщиной-драконом.
— Ничего драконистого в тебе не нахожу. А я — Берни.
Слегка склонив головку набок, она оценивала услышанное.
— Берни-взломщик… Ну ладно, так уж и быть. Не думаю, чтоб от этого был какой-то вред, если ты узнаешь одно только имя, без фамилии.
— К тому же ты всегда можешь назваться и вымышленным именем.
— Так значит, ты свое выдумал? Нет, я так не могу. Я никогда не лгу!
— И правильно делаешь.
— Все так говорят… Меня зовут Андреа.
— Андреа… А знаешь, чего мне сейчас больше всего хочется, Андреа? Повалить тебя на этот старый абиссинский ковер и трахнуть уже как следует.
— О-о, звучит довольно заманчиво. И мы с тобой непременно так и поступили бы, и поимели бы море удовольствия, будь у нас побольше времени. Но у нас его нет. Во всяком случае, у меня. Мне давно пора отсюда убраться.
— Было бы очень славно, — сказал я, — как-нибудь увидиться с тобой снова.
— Но я замужем.
— Однако иногда ведешь себя неосторожно.
— Да, иногда. Но осмотрительно неосторожно. Неосторожно, но настороже, если тебе понятен этот намек. Так что лучше уж ты скажи, как с тобой можно связаться. В случае чего…
— Гм…
