— Ага, вот видишь? Ты взломщик и не желаешь рисковать. Мало ли что, а вдруг у меня случится приступ угрызений совести или, не дай Бог, поедет крыша, и я надумаю обратиться в полицию?.. Вот и я тоже не хочу рисковать. Пожалуй, лучше уж оставить все как есть разойтись как в море корабли. Жить воспоминаниями об этом романтичном приключении. Так оно будет безопаснее для нас обоих.
— Возможно, ты и права. Но вдруг потом мы пожалеем, что не пошли на этот риск? И что тогда нам остается? Только что лить слезы да испускать томительные вздохи.
— Вполне вероятно. Вообще, ты довольно остроумный парень, но до Джона Гринлифа тебе далеко.
— О, так ты еще читаешь стихи? Читает, умница, трахается, как суслик. Нет, я просто не могу отпустить тебя вот так… О, придумал!
— Что придумал?
— Покупай каждую неделю «Виллидж войс» и читай раздел частных объявлений. О'кей?
— Идет. И ты тоже.
— Непременно. Суждено ли взломщику и изменнице обрести свое счастье в современном мире? Поживем — увидим, да? Ладно, теперь иди. Вызывай лифт.
— А ты не собираешься спуститься со мной?
— Здесь надо немного прибраться. Я быстренько. Выйду вслед за тобой через несколько минут. Мало ли что… А вдруг нарвусь на неприятности? К чему навлекать их еще и на тебя?
— Нарвешься на неприятности?
— Не обязательно. Я же ничего не украл.
— Именно поэтому я и спрашиваю. Нет, пойми меня правильно, я вовсе не против, если ты что-нибудь сопрешь, пусть даже это будет абиссинский ковер, на котором мы упражнялись. Хотя нет, не знаю… Послушай, обними меня, Берни.
— Снова испугалась?
— Нет. Просто мне нравится, как ты это делаешь.
Я натянул перчатки и ждал у двери, приоткрытой на несколько дюймов, пока не увидел, что она вызвала лифт. Затем закрыл дверь, запер на задвижку и произвел беглый обход квартиры — на всякий случай, убедиться, что все в порядке. Я не открывал ящиков, ни шкафов, просто входил в каждую комнату по очереди, ненадолго включал свет и смотрел, не осталось ли в ней следов присутствия девушки. Выдвинутых ящиков с перевернутым вверх дном содержимым, опрокинутых столов и стульев, словом, признаков того, что квартира в отсутствие хозяина подверглась вторжению взломщика или нашествию циклона, урагана, какого-либо еще стихийного бедствия или природного феномена, не наблюдалось. Ни на кровати, ни на полу мертвых тел обнаружено не было. Нет, не то чтобы я рассчитывал наткнуться здесь на этот предмет, просто однажды меня застигли с поличным в квартире одного человека по имени Флэксфорд, и этот самый мистер Флэксфорд лежал тем временем мертвый в соседней комнате, и факт этот стал известен полиции. Так что я быстренько проверил тут и там, не без тайной надежды, что волею случая увижу где-нибудь в укромном уголке Мондриана, прислоненного к стенке и завернутого в плотную коричневую бумагу — в ожидании, когда его заберут в мастерскую обрамить. О, тогда сердце мое так и запело бы от радости!..
Но и этого тоже не случилось, да и не так уж тщательно я искал. Вообще весь этот осмотр занял меньше времени, чем я о нем рассказываю, и вот я вышел в холл и увидел, что лифт поднимается.
Неужели в нем полным-полно ребят в синей униформе? Неужели мне, как в свое время Самсону,[19] и лорду Рэндаллу, и Лысому Обманщику, суждено стать жертвой женской подлости и коварства? Впрочем, смысла выяснять, так это или нет, не было. Я нырнул на лестницу, притаился за дверью и стал ждать, остановится ли лифт на шестнадцатом этаже.
Но не остановился. Я выглядывал в щелочку и прислушивался, и клетка проползла мимо шестнадцатого этажа, остановилась выше, а потом стала спускаться вниз и снова благополучно миновала шестнадцатый этаж. Я вернулся в холл, достал отмычки и занялся дверью Ондердонка. Потом вспомнил, как Андреа говорила, что он никогда не запирал на два оборота, снова отомкнул ее и захлопнул, оставив запертой на один пружинный замок. Затем, тяжко посапывая от всех этих усилий, стянул идиотские резиновые перчатки, сунул их в карман и вызвал лифт.
Легавых в нем не оказалось. Внизу, в вестибюле, и на улице — тоже. Никаких комментариев от лифтера, консьержа и привратника не последовало, даже когда я отказался от предложения последнего поймать мне такси. Я сказал, что не прочь прогуляться, и действительно прошел пешком квартала три, а уже затем сам поймал такси. Так что пересаживаться в другую машину в нескольких кварталах от «Шарлеманя» не пришлось. Я мог прямехонько отправиться домой, что, собственно, и сделал.
Больше всего на свете хотелось тут же бухнуться в постель. Но позволить себе этого я не мог. Следовало незамедлительно заняться марками Дж. Ч. Эпплинга. Они не на шутку беспокоили меня. Ведь я так и не закончил свою работу, а после того, что за последние десять часов произошло в «Шарлемане», риск резко возрос. Слишком уж много было контактов с разными людьми, и я мог привлечь к себе внимание полиции. Нет, никакого преступления в квартире Ондердонка я не совершал, не украл в доме ничего, кроме марок Эпплингов (ах да, и еще эти сережки, как бы не забыть про сережки), но вовсе ни к чему, чтобы здесь, у меня дома, валялись эти марки, когда в дверь в любой момент может постучать парень с пуленепробиваемым щитом и ордером на обыск и арест.
И я всю ночь напролет провозился с этими треклятыми марками. То ли дело наличные, никаких проблем, только и знай, что трать в свое удовольствие. Наконец все марки были разложены по конвертам с окошечками, опустевшие страницы из альбома Эпплинга сожжены, а затем я убрал конверты в тайник. Пожалуй, мне не следовало бы рассказывать вам об этом, ну да ладно. Есть у меня в уголке плинтус с розеткой, не настоящей, а так, имитация, без всякого там электричества. А за ним, в нише, находится алюминиевый ящичек… Короче, просто дощечка и пара патронов, привинченных к ней с помощью пары винтиков, и вам всего-то надобно, что отвинтить эти винтики и снять дощечку, и тогда за ней откроется отверстие с буханку хлеба. (Я имею в виду не эти дурацкие невесомые финтифлюшки, которые почему-то принято называть хлебом, а настоящую полновесную буханку нормального вкусного хлеба, которые продаются в магазинах здорового питания.) Здесь я храню свою контрабанду, которая время от времени изымается для продажи, тут же держу свои воровские инструменты. (Не все, некоторые из них вполне невинны на вид. Вот рулон липкой ленты, к примеру, его вполне можно держать и в аптечке, а карманный фонарик — в одном из ящиков стола. И ничего подозрительного тут нет. Но совсем другое дело, когда речь заходит об отмычках. Тут начинается уже совсем другой разговор.)
Имеется у меня еще один тайничок, похожий на этот, где я храню левые заработки. Там к одной из розеток даже подключено радио, и это радио, представьте себе, даже работает, правда на батарейках, потому как провод его подключен не к сети, а к пустому месту. Там у меня хранится несколько тысяч долларов нормальными пятидесяти- и стодолларовыми купюрами, и лежат они на тот случай, если вдруг придется подкупить полицейского, дать отступного или же, если дела пойдут совсем уж скверно, приобрести себе билет до Коста-Рики. Но я от души надеюсь, что до последнего никогда не дойдет, потому как я там точно чокнусь. Я хочу сказать: ну что мне делать в этой самой Коста-Рике? Что буду я там делать и куда пойду, если вдруг мне захочется съесть жареный пончик или кусочек пиццы?
Я так и не сомкнул глаз, ни на минуту. Принял душ, побрился, переоделся во все чистое, потом вышел и в одной греческой забегаловке, всего в квартале от дома, купил себе пончик (но не кусок пиццы), а также тарелку яичницы с беконом и много-много кофе. Я не торопясь пил кофе, и сознание, изнуренное бодрствованием и этой бесконечной возней с марками, требующей крайнего сосредоточения, вдруг выкинуло со мной странную штуку. Я мысленно перенесся на несколько часов назад и со всей отчетливостью припомнил жаркие руки, и гладкую кожу, и теплые губы… Интересно, подумал я, было ли в той груде лжи, что она там нагромоздила, хотя бы зернышко правды?..
Ладно, в конце концов решил я, все это не так уж опасно. Не опасней, чем съезжать с горы с завязанными глазами. Куда безопаснее, чем плавать с открытой раной в море, где кишмя кишат акулы; чем играть в волейбол с бутылкой нитроглицерина; чем, наконец, запеть «Правь, Британия» на празднике под открытым небом в Вулсайде.
Я расплатился по счету и дал на чай, как и следовало поступать влюбленным. Затем дошел до
